In VN’s play Sobytie (“The Event,” 1938) Lyubov’ remarks that to invite syshchik (a sleuth) into the house is vulgar:

Трощейкин. Кто это был?

Антонина Павловна. К тебе. Говорит, что ты его вызвал из сыскного бюро.

Трощейкин. А, так я и думал. (Уходит.)

Антонина Павловна. Довольно странный персонаж. Сразу пошёл в уборную.

Любовь. Напрасно ты его впустила.

Антонина Павловна. Как же я его могла не впустить, если Алёша его заказал? Должна тебе сказать, Люба, мне искренне жаль твоего мужа.

Любовь. Ах, мама, не будем всё время кусаться.

Антонина Павловна. Какой у тебя усталый вид... Ложись, милочка.

Любовь. Да, я скоро пойду. Мы ещё, вероятно, будем додираться с Алёшей. Что это за манера -- звать сыщика в дом. (Act Three)

The portrait painter Troshcheykin (Lyubov’s husband who hired a private detective to protect himself from Barbashin) is a namesake of Aleksey Maksimivich Peshkov (Maxim Gorky’s real name). In his article O smerti Gor’kogo (“About Gorky’s Death,” January, 1938) Khodasevich calls Kryuchkov (Gorky’s secretary whom Yagoda, a head of Stalin’s secret police, told to watch over Gorky) syshchik:

Вернувшись в советскую Россию и нуждаясь в секретаре (его бывшая секретарша осталась за границей), Горький, естественно, обратился за помощью к Крючкову, тем более что Крючков уже расстался с Андреевой и даже, по слухам, женился. Первое время, по-видимому, всё шло прилично, но затем люди, приезжавшие из России, стали рассказывать, что Горький "в плену" у Крючкова, который контролирует каждый его шаг, по-своему распоряжается его временем, присутствует при всех его разговорах с посетителями, даже с ближайшими друзьями, и т.д. Очевидно, Крючков обнаглел и стал действовать прямо во вред Горькому потому, что уже был заагентурен Ягодой. Об этом прямо и говорили уже примерно лет шесть тому назад. Вполне возможно, что Горький сам догадывался, в чём дело. Но зная его характер, можно быть уверенным, что он старался об этом не думать, потому что больше всего на свете любил иллюзии. Меж тем, как это ни тяжело вымолвить, очередным героем его воображения в ту пору сделался сам Ягода. Конечно, ему было неприятно думать, что этот милый Ягода, строитель великого Беломорского канала, чудесный "перековыватель душ", превращавший воров и проституток в героев социалистического труда, приставил сыщика к нему, к искреннему своему почитателю. И он старался этого не замечать.

Barboshin (the private detective hired by Troshcheykin) asks Troshcheykin for papiroska (a cigarette):

Барбошин. Скажите, господин, у вас не найдётся папироски? (Act Three)

In his memoir essay Torgovlya ("The Commerce," 1937) Khodasevich quotes his impromptu poem in which pyos (the dog) Barbos and papirosy (cigarettes) are mentioned:

Впереди меня шла нарумяненная проститутка, в блестящих туфельках, с папиросой в зубах. На ходу она крепко, ритмически раскачивала тугими бедрами, причём правым как-то особенно поддавала с некоторой задержкой, так что в общем походка её слагалась в ритмическую фигуру, образуемую анапестом правого бедра и ямбом левого. Идя за нею, невольно в лад сочинил я стихи - как бы от её имени:

Ходит пёс
Барбос,
Его нос
Курнос,
Мне вчерась
Матрос
Папирос
Принёс.

According to Khodasevich, he composed this poem walking after a heavily made-up prostitute with a cigarette in her teeth. In “The Event” Lyubov’ mentions the two hooligans who walked behind her and her husband and loudly discussed her charms:

Любовь. Ты всегда был трусом. Когда мой ребенок умер, ты боялся его бедной маленькой тени и принимал на ночь валерьянку. Когда тебя хамским образом облаял какой-то брандмайор за портрет, за ошибку в мундире, ты смолчал и переделал. Когда однажды мы шли по Заводской и два каких-то гогочущих хулигана плыли сзади и разбирали меня по статям, ты притворился, что ничего не слышишь, а сам был бледен, как... как телятина. (Act Three)

The name-and-patronymic of Lyubov’s mother, Antonina Pavlovna, hints at Chekhov. In Chekhov’s story Rara avis (1886) the author of detective novels talks to syshchik:

Сочинитель уголовных романов беседует с полицейским сыщиком:

— Вы потрудитесь сводить меня в притон мошенников и бродяг…

— С удовольствием.

— Познакомите меня с двумя-тремя типами убийц…

— И это можно.

— Необходимо мне побывать также в тайных притонах разврата.

Далее сочинитель просит познакомить его с фальшивыми монетчиками, шантажистами, шулерами, червонными дамами, альфонсами, и на всё сыщик отвечает:

— И это можно… Сколько хотите!

— Еще одна просьба, — просит в конце концов сочинитель. — Так как в своём романе я должен для контраста вывести две-три светлых личности, то вы потрудитесь также указать мне двух-трёх идеально честных людей…

Сыщик поднимает глаза к потолку и думает:

— Гм… — мычит он. — Хорошо, поищем!

In “The Event” Antonina Pavlovna asks Barboshin about his attitude to detective novels:

Антонина Павловна (Барбошину). А в вашей профессии есть много привлекательного для беллетриста. Меня очень интересует, как вы относитесь к детективному роману как таковому.

Барбошин. Есть вопросы, на которые я отвечать не обязан. (Act Three)

According to Barboshin (who seems to be the devil himself), there are questions to which he refuses to reply.

In Chekhov’s story Rara avis the author of detective novels asks syshchik to introduce him to criminals of all kinds and also show him two or three perfectly honest people. The title of Chekhov’s story brings to mind Sirin, VN’s Russian nom de plume.

In my previous post, “numerical symbolism in TRLSK,” I forgot to say that in “The Event” Troshcheykin and the famous writer (one of the guests at Antonina Pavlovna’s birthday party) mention Shakespeare:

Трощейкин. Видишь ли, они должны гореть, бросать на него отблеск, но сперва я хочу закрепить отблеск, а потом приняться за его источники. Надо помнить, что искусство движется всегда против солнца. Ноги, видишь, уже совсем перламутровые. Нет, мальчик мне нравится! Волосы хороши: чуть-чуть с чёрной курчавинкой. Есть какая-то связь между драгоценными камнями и негритянской кровью. Шекспир это почувствовал в своём "Отелло". (Act One)

Куприков. Из этого я заключил, что он замышляет недоброе дело, а потому обращаюсь снова к вам, Любовь Ивановна, и к тебе, дорогой Алёша, при свидетелях, с убедительной просьбой принять максимальные предосторожности.

Трощейкин. Да! Но какие, какие?

Писатель. "Зад, -- как сказал бы Шекспир, -- зад из зык вещан". (Репортёру.) А что вы имеете сказать, солнце моё? (Act Two)

Troshcheykin compares the famous writer (a recognizable portrait of Bunin) to ferz' (the queen) and all other guests of Antonina Pavlovna, to peshki (the pawns):

Трощейкин. А вот почему вы, Антонина Павловна, пригласили нашего маститого? Всё ломаю себе голову над этим вопросом. На что он вам? И потом, нельзя так: один ферзь, а все остальные -- пешки.
Антонина Павловна. Вовсе не пешки. Мешаев, например. (Act One)

Alexey Sklyarenko