Bob Fagen: “Aardvark University would be "Harvard" here on Terra. Lest heads swell, please note that "hårvård" means "hair care" in Swedish, and Zapater was perforce a faculty member at Northeast America's most self-satisfied barber college.”
Roman Jakobson (a Slavist at Harvard with whom VN had refused to collaborate on the translation of Slovo o polku Igoreve) was against inviting VN to Harvard as a Professor of Russian literature and said:
“Gentlemen, even if one allows that he is an important writer, are we next to invite an elephant to be Professor of Zoology?”
Jakobson was a friend of Mayakovski. In his essay on Mayakovski, Dekol’tirovannaya loshad’ (“Decolletted Horse,” 1927), Khodasevich compares VN’s “late namesake” to a circus horse and mentions Jakobson (according to Khodasevich, one of the three men whom Mayakovski managed to surprise with his “novelty”) and kolpak yakobintsa (a Jacobite’s cap):
Уже полоумный Хлебников начал литературную "переоценку ценностей". Но каким бы страшным симптомом она ни была, все же она была подсказана чем-то бесконечно более "принципиальным" в эстетическом смысле. Она свидетельствовала о жуткой духовной пустоте футуристов. Маяковский на все эти эстетические "искания" наступил копытом. Его поэтика -- более чем умеренная. В его формальных приёмах нет ровно ничего не заимствованного у предшествовавшей поэзии. Если бы Хлебников, Брюсов, Уитман, Блок, Андрей Белый, Гиппиус да ещё раешники доброго старого времени отобрали у Маяковского то, что он взял от них, -- от Маяковского бы осталось пустое место. "Новизною" он удивил только Шкловского, Брика да Якобсона. Но его содержание было ново. Он первый сделал пошлость и грубость не материалом, но смыслом поэзии. Грубиян и пошляк заржали из его стихов: "Вот мы! Мы мыслим!" Пустоту, нулевую значимость заумной поэзии он заполнил новым содержанием: лошадиным, скотским, "простым, как мычание". На место кретина стал хам. И хам стал "голосом масс". Несчастный революционер Хлебников кончил дни в безвестности, умер на гнилых досках, потому что он ничего не хотел для себя и ничего не дал улице. "Дыр бул щыл"! Кому это нужно? Это ещё, если угодно, романтизм. Maяковский же предложил практический, общепонятный лозунг:
Ешь ананасы,
Рябчиков жуй,-
День твой последний приходит, буржуй!
Не спорю, для этого и для многого "тому подобного" Маяковский нашел ряд выразительнейших, отлично составленных формул. И в награду за крылатое слово он теперь жуёт рябчиков, отнятых у буржуев. Новый буржуй, декольтированная лошадь взгромоздилась за стол, точь-в-точь как тогда, в цирке. Если не в дамской шляпке, то в колпаке якобинца. И то и другое одинаково ей пристало.
According to Khodasevich, Mayakovski has stamped with his hoof on Khlebnikov’s aesthetic “strivings.” Khodasevich speaks of Mayakovski’s counter-revolution within Khlebnikov’s revolution and uses the phrase povorot na sto vosem’desyat gradusov (the 180-degree turn):
Маяковский быстро сообразил, что заумная поэзия -- белка в колесе. Для практического человека, каким он был, в отличие от полоумного визионера Хлебникова, тупого теоретика Кручёных и несчастного шута Бурлюка, -- в "зауми" делать было нечего. И вот, не теоретизируя вслух, не высказываясь прямо, Маяковский, без лишних рассуждений, на практике своих стихов, подменил борьбу с содержанием (со всяким содержанием) -- огрублением содержания. По отношению к руководящей идее группы это было полнейшей изменой, поворотом на сто восемьдесят градусов.
One of the three main characters in Pale Fire is Jakob Gradus (alias Jack Degree, de Grey, d’Argus, Vinogradus, Leningradus, etc.; a Jack of small trades and a killer).
An ornithologist’s son, Khlebnikov is the author of Tam, gde zhili sviristeli (“Where the Waxwings Lived…” 1908), a poem in which besporyadok dikiy teney (a wild confusion of shadows) and staya lyogkikh vremirey (a flock of light timefinches) are mentioned (see also my post of Nov. 12, 2015). The surname Khlebnikov comes from khlebnik (baker) and the word khlebnik comes from khleb (bread). In Eugene Onegin (One: XXXV: 12-14) Pushkin mentions khlebnik, nemets akkuratnyi (the baker, a punctual German), who wears bumazhnyi kolpak (a cotton cap):
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас.
and the baker, a punctual German
in cotton cap, has more than once
already opened his vasisdas.
Describing Tatiana’s wondrous dream in Chapter Five of EO Pushkin mentions cherep v krasnom kolpake (on a goose’s neck a skull in a red calpack, XVII: 3-4) and, in one of the next stanzas, kopyta, khoboty krivye (hooves, curved proboscises, XIX: 9) of the monsters who revel in Onegin’s company.
In his poem Tovarishcham (“To my Comrades,” 1817) addressed to his Lyceum schoolmates Pushkin asks his friends to leave him his red cap (ostav’te krasnyi mne kolpak). In the poem’s last line Pushkin mentions July and the poem’s last word is zhilet (waste-coat):
Друзья! немного снисхожденья -
Оставьте красный мне колпак,
Пока его за прегрешенья
Не променял я на шишак,
Пока ленивому возможно,
Не опасаясь грозных бед,
Ещё рукой неосторожной
В июле распахнуть жилет.
According to Kinbote, Shade wrote Pale Fire in July. In his Commentary Kinbote mentions red sweaters and red caps, ginger bread and zhiletka blades:
He never would have reached the western coast had not a fad spread among his secret supporters, romantic, heroic daredevils, of impersonating the fleeing king. They rigged themselves out to look like him in red sweaters and red caps, and popped up here and there, completely bewildering the revolutionary police. Some of the pranksters were much younger than the King, but this did not matter since his pictures in the huts of mountain folks and in the myopic shops of hamlets, where you could buy worms, ginger bread and zhiletka blades, had not aged since his coronation. (note to Line 70)
Zhiletka is a diminutive zhilet. In Ilf and Petrov’s novel Dvenadtsat’ stulyev (“The Twelve Chairs,” 1928) Ostap Bender mentions ot zhiletki rukava (the sleeves of a waist-coat) and ot myortvogo osla ushi (the ears of a dead donkey). According to Bender, a waif can receive the ears of a dead donkey from Pushkin. “Those joint authors of genius,” Ilf and Petrov are mentioned by Shade in one of his conversations with Kinbote:
Speaking of the Head of the bloated Russian Department, Prof. Pnin, a regular martinet in regard to his underlings (happily, Prof. Botkin, who taught in another department, was not subordinated to that grotesque "perfectionist"): "How odd that Russian intellectuals should lack all sense of humor when they have such marvelous humorists as Gogol, Dostoevski, Chekhov, Zoshchenko, and those joint authors of genius Ilf and Petrov." (note to Line 172)
In his poem “To V. S. Filimonov upon Receiving his Poem The Dunce’s Cap” (1828) Pushkin says that his old cap is worn out and that red color is not in fashion these days:
Вам музы, милые старушки,
Колпак связали в добрый час,
И, прицепив к нему гремушки,
Сам Феб надел его на вас.
Хотелось в том же мне уборе
Пред вами нынче щегольнуть
И в откровенном разговоре,
Как вы, на многое взглянуть;
Но старый мой колпак изношен,
Хоть и любил его поэт;
Он поневоле мной заброшен:
Не в моде нынче красный цвет.
Итак, в знак мирного привета,
Снимая шляпу, бью челом,
Узнав философа-поэта
Под осторожным колпаком.
According to Kinbote, Charles the Beloved escaped from Zembla dressed as an athlete in red wool. Kinbote completes his work on Shade’s poem and commits suicide on Oct. 19, 1959, the Lyceum anniversary.
Gradus + ostov = gosudarstvo
ostrov + kavardak = vostok + Aardvark = kvadrat + korova + Argus - ugar/ragu
ostov – frame, framework; shell; skeleton
gosudarstvo – State
ostrov – island
kavardak– mess, muddle
vostok – East
kvadrat – square
korova – cow
ugar – carbon monoxide fumes; ecstasy, intoxication
ragu - ragout
According to Kinbote, Zembla is a poluostrov (peninsula, in Russian “half-island”). In his famous epigram on Count Vorontsov (1824) Pushkin calls Vorontsov polu-milord, polu-kupets (half-milord, half-merchant…):
Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
Half-milord, half-merchant,
Half-sage, half-ignoramus,
Half-scoundrel, but there's a hope
Thet he will be a full one at last.
There is a hope that, after Kinbote’s suicide, Professor Vsevolod Botkin (an American scholar of Russian descent who went mad and became Shade, Kinbote and Gradus after the death of his daughter Nadezhda) will be “full” again.
In another epigram on Vorontsov Pushkin calls him “Lord Midas.” Midas was a Phrygian king whose ears were turned by Apollo into the ears of a donkey. Midas attempted to hide them under an ample turban or headdress, but his barber knew the secret and was told not to mention it. However, the barber could not keep the secret; he went out into the meadow, dug a hole in the ground, whispered the story into it, then covered the hole up. A thick bed of reeds later sprang up in the meadow, and began whispering the story, saying "King Midas has an ass' ears."
Alexey Sklyarenko