The main character of VN’s story Krug (“The Circle,” 1936), Innokentiy, is the son of Ilya Ilyich Bychkov, the Leshino village schoolmaster who is also mentioned in Chapter Five of VN’s novel Dar (“The Gift,” 1937). Innokentiy’s father is a namesake of Ilya Ilyich Oblomov, the main character of Goncharov’s novel Oblomov (1859). In “The Gift” Fyodor, as he imagines his dialogue with Koncheyev, mentions Oblomov and Rayski, the main character in Goncharov’s novel Obryv (“The Precipice,” 1869):
Дайте мне, пожалуй, примеры, чтобы я мог опровергнуть их".
"Извольте: если раскрыть Гончарова или -- -- ".
"Стойте! Неужто вы желаете помянуть добрым словом Обломова? "Россию погубили два Ильича", -- так что ли? Или вы собираетесь поговорить о безобразной гигиене тогдашних любовных падений? Кринолин и сырая скамья? Или может быть -- стиль? Помните, как у Райского в минуты задумчивости переливается в губах розовая влага? -- точно так же, скажем, как герои Писемского в минуту сильного душевного волнения рукой растирают себе грудь"?
"Perhaps you will give me some examples so that I can refute them."
"Certainly: if you open Goncharov or-"
"Stop right there! Don't tell me you have a kind word for Oblomov-that first ‘Ilyich' who was the ruin of Russia-and the joy of social critics? Or you want to discuss the miserable hygienic conditions of Victorian seductions? Crinoline and damp garden bench? Or perhaps the style? What about his ‘Precipice' where Rayski at moments of pensiveness is shown with ‘rosy moisture shimmering between his lips'?-which reminds me somehow of Pisemski's protagonists, each of whom under the stress of violent emotion ‘massages his chest with his hand!' " (Chapter One)
In a letter of beginning of May, 1889, to Suvorin Chekhov criticizes Goncharov’s Oblomov and says that his play Leshiy ("The Wood Demon" later reworked into Uncle Vanya, 1890) vytantsovyvaetsya (is coming off). It seems that the name of the Godunov-Cherdyntsevs’ country manor, Leshino, comes from leshiy (a wood demon). In VN’s story Nezhit’ (The Wood-Sprite,” 1921) a leshiy of the author’s native woods visits the author in exile.
In Goncharov’s Oblomov “a drama, gromkoe sobytie (a significant event) and the news that the whole city knows” are mentioned:
Откуда? Что случилось? Драма? Громкое событие? Новость какая-нибудь, о которой весь город знает? (Part Two)
In VN’s play Sobytie (“The Event,” 1938) Eleonora Shnap (Lyubov’s former mid-wife, a guest at Antonina Pavlovna’s birthday party) says that ves gorod (the whole city) knows about Barbashin’s unexpected return:
Входит Элеонора Шнап: фиолетовое платье, пенсне.
Антонина Павловна. Как любезно, что вы зашли. Я, собственно, просила не разглашать, но, по-видимому, скрыть невозможно.
Элеонора Шнап. К сожаленью, об этом уже говорит вес, вес город. (Act Two)
The portrait painter Troshcheykin asks his wife who is expected to come to her mother’s birthday party and uses the phrase skuchnaya istoriya (the dull business):
Любовь. Сегодня к чаю придёт человек семь. Ты бы посоветовал, что купить.
Трощейкин (сел и держит перед собой, упирая его в колено, эскиз углём, который рассматривает, а потом подправляет). Скучная история. Кто да кто?
Любовь. Я сейчас тоже буду перечислять: во-первых, его писательское величество, -- не знаю, почему мама непременно хотела, чтоб он её удостоил приходом; никогда у нас не бывал, и говорят, неприятен, заносчив... (Act One)
Skuchnaya istoriya (“A Dull Story,” 1889) is a story by Chekhov. On the other hand, one is reminded of Goncharov’s novel Obyknovennaya istoriya (“A Common Story,” 1847).
As she begins to enumerate the guests whom her mother invited to her birthday party, Lyubov’ uses the word vo-pervykh (in the first place).
In “The Circle” the last sentence begins with the word vo-pervykh (in the first place):
Во-первых, потому что Таня оказалась такой же привлекательной, такой же неуязвимой, как и некогда.
In the first place, because Tanya had remained as enchanting and as invulnerable as she had been in the past.
As she speaks to Meshaev the Second (in “The Event” the occultist who reads Lyubov's palm), Lyubov’ mentions obryv (a precipice) in her life:
Любовь. Ну, вы не много мне сказали. Я думала, что вы предскажете мне что-нибудь необыкновенное, потрясающее... например, что в жизни у меня сейчас обрыв, что меня ждёт удивительное, страшное, волшебное счастье... (Act Three)
The name Meshaev comes from meshat’ (to disturb), the verb used by Baratynski in the closing line of his epigram Zhurnalist Figlyarin i istina ("The Journalist Figlyarin and Truth," 1827) composed in co-authorship with Pushkin:
...На чепуху и враки
Чутьём наведена,
Занятиям мараки
Пришла мешать она.
...Attracted with her flair
to nonsense and rubbish,
she [Truth] came to disturb
the scribbler in his occupations.
According to Strannolyubski (an invented critic in Fyodor’s book on Chernyshevski), istina (truth) is always kruglaya (round):
“В триаде, говорит Страннолюбский, кроется смутный образ окружности, -- правящей всем мыслимым бытием, которое в ней заключено безвыходно. Это -- карусель истины, ибо истина всегда круглая; следовательно в развитии форм жизни возможна некоторая извинительная кривизна: горб истины; но не более”.
"There lies concealed in the triad," says Strannolyubski, "a vague image of the circumference controlling all life of the mind, and the mind is confined inescapably within it. This is truth's merry-go-round, for truth is always round; consequently, in the development of life's forms a certain pardonable curvature is possible: the hump of truth; but no more." (“The Gift,” Chapter Four)
Gorb istiny (the hump of truth) brings to mind Gorb, one of the eleven generals in VN’s play Izobretenie Val’sa (“The Waltz Invention,” 1938). Its main character, Salvator Waltz, seems to be Leonid Barbashin as imagined by Lyubov’, Trosheykin’s wife who commits suicide after leaning (from the chance words of Meshaev the Second at the end of “The Event”) of Barbashin’s departure and “in the sleep of death” dreams of Waltz. As she speaks to her husband, Lyubov’ mentions krug (the circle) and Baumgarten (the wine merchant whose portrait was painted by Troshcheykin):
Любовь. Не знаю... Я следила за твоим лицом, пока мама читала свою вещицу, и мне казалось, я понимаю, о чём ты думаешь и каким ты себя чувствуешь одиноким. Мне показалось, мы даже переглянулись с тобой, как когда-то, очень
давно, переглядывались. А теперь мне сдаётся, что я ошиблась, что ты не чувствовал ничего, а только всё по кругу думал, даст ли тебе Баумгартен эти гроши на бегство. (“The Event,” Act Three)
The name Baumgarten brings to mind Traum, Baum and Käsebier (“a complete German idyll, with little tables amid the greenery and a wonderful view”), Zina Mertz’s employers in “The Gift.”
Alexey Sklyarenko