Subject: azure cave & Lyubov's age in The Event; tigroid monsters & boneless shadow in Tyrants Destroyed
Любовь. А твоё искусство! Твоё
искусство... Сначала я действительно думала, что ты чудный, яркий, драгоценный
талант, но теперь я знаю, чего ты стоишь.
Трощейкин. Что это такое? Этого я
ещё не слыхал.
Любовь. Вот услышишь. Ты ничто, ты волчок, ты пустоцвет, ты
пустой орех, слегка позолоченный, и ты никогда ничего не создашь, а всегда
останешься тем, что ты есть, провинциальным портретистом с мечтой о какой-то
лазурной пещере. (Act Three)
According to Lyubov',
her husband will always remain what he is now: a provincial portrait painter
with a dream of some azure cave. Lyubov' is now
twenty-five:
Мешаев Второй. Любопытные линии. Линия жизни,
например... Собственно, вы должны были умереть давным-давно. Вам сколько?
Двадцать два, двадцать три?
Барбошин принимается медленно и несколько недоверчиво
рассматривать свою ладонь.
Любовь. Двадцать пять. Случайно выжила.
(Act Three)
According to Meshaev the Second (the occultist who reads
Lyubov's palm), Lyubov' should have died long time ago. Meshaev asks
Lyubov' how old she is: twenty-two, twenty-three?
In VN's story Tyrants Destroyed (1938) the narrator's
brother Gregory (a comrade of the future Ruler) drowned twenty-five years
ago, at the age of twenty-three:
Он был одним из товарищей моего брата
Григория, который лихорадочно и поэтично увлекался крайними видами
гражданственности (давно пугавшими нашу тогдашнюю смиренную конституцию) в
последние годы своей короткой жизни: утонул двадцати трёх лет, купаясь
летним вечером в большой, очень большой реке, так что теперь, когда вспоминаю
брата, первое, что является мне, это -- блестящая поверхность воды, ольхой
поросший островок, до которого он никогда не доплыл, но вечно плывёт
сквозь дрожащий пар моей памяти, и длинная черная туча, пересекающая другую,
пышно взбитую, оранжевую -- всё, что осталось от субботней грозы в
предвоскресном, чисто-бирюзовом небе, где
сейчас просквозит звезда, где звезды никогда не
будет. О ту пору я слишком был поглощён живописью и диссертацией о её
пещерном происхождении, чтобы внимательно соприкасаться с кружком молодых
людей, завлекшим моего брата; мне, впрочем, помнится, что определённого кружка и
не было, а что просто набралось несколько юношей, во многом различных, временно
и некрепко связанных между собой тягой к бунтарским приключениям;
но настоящее всегда оказывает столь порочное влияние на вспоминаемое, что
теперь я невольно выделяю его на этом смутном фоне, награждая этого не
самого близкого и не самого громкого из товарищей Григория той
глухой, сосредоточенно угрюмой, глубоко себя сознающей волей, которая из
бездарного человека лепит в конце концов торжествующее
чудовище...
Теперь, через двадцать пять
лет, мне часто приходится слышать его голос, его звериный рык, разносимый
громами радио, но тогда, помнится, он всегда говорил тихо, даже с какой-то
хрипотцой или пришёптыванием, -- вот только это знаменитое гнусное
задыханьице его в конце фраз уже было, было... (chapter
5)
The narrator in Tyrants Destroyed is a humble teacher
of drawing in a provincial high school. When Gregory was still alive, he was
"much too engrossed in the history of painting and in his dissertation on its
cave origins to frequent watchfully the group of young people that had inveigled
his brother."
According to the narrator, a simple white cube is,
perhaps, the Ruler's best portrait:
Не только плакаты, которые я обязан давать им
срисовывать, лишь толкуют линии его личности, но и простой белый куб, который
даю в младших классах, мне кажется его портретом, -- его лучшим
портретом быть может. Кубический, страшный, как мне избыть
тебя?
Not only the posters that I am obliged to have them copy in
color do nothing but interpret the pattern of his personality, but even the
simple white cube I give the younger classes to draw seems to me his portrait -
perhaps his best portrait. O cubic monster, how can I eradicate
you? (chapter 15)
A cube has six sides. Lyubov', who married Troshcheykin
six years ago, is still in love with Barbashin. Barbashin's first name, Leonid,
brings to mind "tigroid monsters" mentioned by the narrator in the last sentence
of Tyrants Destroyed:
Я же, "тень без костей", буду рад, если плод
моих забытых бессонниц послужит на долгие времена неким тайным
средством против будущих тиранов, тигроидов, полоумных мучителей
человека.
While I, "a boneless shadow," un fantôme sans os,
will be content if the fruit of my forgotten insomnious nights serves a long
time as a kind of secret remedy against future tyrants, tigroid monsters,
half-witted torturers of man. (chapter 17)
The phrase fantôme sans os occurs in a
sonnet by Ronsard that in 1922 (the year of VDN's death) was translated into
Russian by VN:
Quand vous serez bien vieille, au soir à la
chandelle,
Assise auprès du feu, dévidant et filant,
Direz chantant mes
vers, en vous émerveillant :
«Ronsard me célébrait du temps que j’étais
belle.»
Lors vous n’aurez servante oyant telle
nouvelle,
Déjà sous le labeur à demi sommeillant,
Qui au bruit de Ronsard
ne s’aille réveillant,
Bénissant votre nom de louange
immortelle.
Je serai sous la terre, et fantôme sans
os
Par les ombres myrteux je prendrai mon
repos;
Vous serez au foyer une vieille accroupie,
Regrettant mon amour et votre fier
dédain.
Vivez, si m’en croyez, n’attendez à demain:
Cueilllez dès
aujourd’hui les roses de la vie
Когда на склоне лет и в час вечерний,
чарам
стихов моих дивясь и грезя у огня,
вы скажете, лицо над пряжею
склоня:
весна моя была прославлена Ронсаром, --
при имени моём, служанка в доме старом,
уже
дремотою работу заменя, --
очнётся, услыхав, что знали вы меня,
вы, --
озарённая моим бессмертным даром.
Я буду под землёй, и, призрак без
костей,
покой я обрету средь миртовых теней.
Вы будете, в тиши,
склонённая, седая,
жалеть мою любовь и гордый
холод свой.
Не ждите -- от миртовых дней, цените день живой,
спешите розы
взять у жизненного мая.
In the first quatrain vesna (spring) and in
last tercet lyubov' (love) are mentioned. In VN's play The Waltz
Invention (1938) the action takes place in spring. Salvator Waltz's real
name seems to be Leonid Barbashin. After she learns of Barbashin's departure
from Meshaev the Second's chance words, Lyubov' commits suicide and, in "the
sleep of death," dreams of Barbashin disguised as Waltz.
Alexey Sklyarenko