-------- Original Message --------
Куприков. Я только что докладывал
Алексею Максимовичу следующий факт. Передам теперь
вкратце. Проходя сегодня в полтретьего через городской
сад, а именно по аллее, которая кончается урной, я
увидел Леонида Барбашина сидящим на зелёной скамье.
Писатель. Да ну?
Куприков. Он сидел неподвижно и о чём-то размышлял. Тень
листвы красивыми пятнами лежала вокруг его жёлтых
ботинок.
Писатель. Хорошо... браво...
Куприков. Меня он не видел, и я за ним наблюдал
некоторое время из-за толстого древесного ствола, на
котором кто-то вырезал -- уже, впрочем, потемневшие --
инициалы. Он смотрел в землю и думал тяжёлую думу. Потом
изменил осанку и начал смотреть в сторону, на освещенный
солнцем лужок. Через минут двадцать он встал и удалился.
На пустую скамью упал первый жёлтый лист. (Act Two)
According
to Kuprikov, Barbashin was sitting on a green park bench and
dumal tyazhyoluyu dumu (was thinking a heavy
thought). Dumy ("Meditations," 1821-23) is a
collection of twenty one patriotic poems by Ryleev (whose
estate Batovo later belonged to the Nabokovs). In a letter
of May 25 and about the middle of June, 1825, to Vyazemski
Pushkin says that Ryleev's Dumy are rubbish
and that this title comes from German dumm
(stupid):
За то Думы дрянь и название сие происходит от немецкого
Dum, а не от польского, как казалось бы с первого взгляда.
In the same letter Pushkin says that
Vyazemski's kalembury (puns) are very nice and asks
him to make a calembourg [sic] playing on Casimir
(Casimir Delavigne, a French poet appreciated by Vyazemski):
Твои калембуры очень
милы — здешние девицы находят их весьма забавными, а
всё-таки жду твоё о Байроне. Благодарю за Casimir (как бы
выкроить из него calembourg? выгадай-ка).
Ты, кажется, любишь Казимира, а я так нет. Конечно он поэт,
но всё не Вольтер, не Гёте... далеко кулику до
орла!
"True, he [Casimir] is a poet, but not a
Voltaire or a Goethe... A sandpiper will never be an eagle!"
Casimir Delavigne is the author of Dithyrambe
sur la naissance du roi de Rome (1811). The king
of Rome, born on March 20, 1811, was the son of Napoleon and
the empress Marie Louise. Napoleon's son is the main character
in Rostand's play L'Aiglon ("The Eaglet"). According
to Ryovshin, Lyubov' was conceived by Rostand, made by Chekhov
and performed by Duse.
According to Waltz (the main character in
The Waltz Invention), he owns two factories and an
apartment house in Calembourg and the Colonel (who plays on
Waltz's phrase s glazu na glaz, "tête-à-tête") will
not surprise him with his puns:
Вальс. И всё-таки я
предпочитаю говорить с вами с глазу на глаз.
Полковник. Нагло-с!
Вальс. Ну, каламбурами вы меня не удивите. У меня в
Каламбурге две фабрики и доходный дом. (Act One)
In his poem K nim ("To Them," 1829)
Vyazemski addresses his literary opponents and asks them to
clean their eyes with truth: istinoy prochistite glaza.
In a letter of the end of January, 1830, to Vyazemski Pushkin
calls Vyazemski's poem "To Them" elegicheskaya ebyona mat'
("an elegiac f-d mother"):
Я напечатал твоё «К ним» противу воли
Жуковского. Конечно, я бы не допустил к печати ничего
слишком горького, слишком озлобленного. Но элегическую
<ебёну-мать> позволено сказать, когда невтерпёж
приходится благородному человеку.
I published your To Them against
Zhukovski's will. Of course, I would have never admitted for
publication anything too embittered (nichego slishkom
gor'kogo, slishkom ozloblennogo). But when a
noble man can not stand it any longer, one is allowed to say
an elegiac ebyona mat' ("f-d mother").
The name-and-patronymic of Aleksey Maksimovich Troshcheykin (Lyubov's husband)
hints at Gorky, the author of Mat' ("Mother," 1907)
and an essay on New York Gorod zhyoltogo d'yavola
("The City of Yellow Devil," 1906). As he describes Barbashin
sitting on a park bench, Kuprikov mentions Barbashin's yellow
shoes and the first yellow leaf that fell on the bench after
Barbashin had left it.
Марфа. А в котором часу он
придёт-то, Любовь Ивановна?
Любовь. Вовсе не придёт. Можете отложить попечение.
Марфа. Какое печение?
Любовь. Ничего. Вышитую
скатерть, пожалуйста. (Act Two)
Lyubov' tells Marfa (the Troshcheykins' old
servant woman) that she can otlozhit' popechenie
(cease caring) about Barbashin. In a
letter of June 7, 1824, to Vyazemski Pushkin uses the phrase
otlozhit' popechenie and the saying daleko
kuliku do Petrova dnya (we have to wait a long time),
in which the same bird (sandpiper) is mentioned as in the
phrase daleko kuliku do orla (a sandpiper will
never be an eagle) used by Pushkin in another (above
quoted) letter to Vyazemski:
Нет, душа моя Асмодей,
отложим попечение, далеко кулику до Петрова дня — а ещё дале
[нам] бабушке до Юрьева дня.
No, my dear Asmodeus [Vyazemski's nickname
in the Arzamas Society], let's cease caring, we have to wait
a long time...
Pushkin asked Vyazemski to make a pun on
Casimir. In his plays The Event and The Waltz
Invention VN puns on several idiomatic Russian
phrases (including our national oath).
Speaking of Casimirs, the painter Kazimir
Malevich is the author of Chyornyi kvadrat ("Black
Square," 1915). In his "king's speech" Waltz mentions the
black triangle of pain in his temple:
Поймите, не выношу я
шума, -- у меня вот тут в виске, как чёрный треугольник,
боль прыгает от шума... (Act Two).
Speaking of colors and geometric
figures, in VN's story Istreblenie tiranov ("Tyrants
Destroyed," 1938), written soon after The Waltz Invention,
the simple white cube seems to the narrator (humble teacher of
drawing in a provincial high school) the tyrant's best
portrait.