In the English version of VN's play Izobretenie Val'sa (1938), The Waltz Invention, the name of the reporter Son (Sleep; Dream) was changed to Trance. Blok's poem Nochnaya Fialka ("The Night Violet," 1905-06) has the subtitle Son ("a Dream"). On the other hand, in his memoir essay Tretiy Tolstoy ("The Third Tolstoy," 1949) Bunin quotes a confession in Blok's diary. According to Blok, he composed his poem Dvenadtsat' ("The Twelve," 1918) v transe (in a trance):

А затем произошла «Великая октябрьская революция», большевики посадили в ту же крепость уже министров Временного Правительства, двух из них (Шингарёва и Кокошкина) даже убили, без всяких допросов, и Блок перешёл к большевикам, стал личным секретарем Луначарского, после чего написал брошюру «Интеллигенция и Революция», стал требовать: «Слушайте, слушайте музыку революции!» и сочинил «Двенадцать», написав и своём дневнике для потомства очень жалкую выдумку: будто он сочинял «Двенадцать» как бы в трансе, «все время слыша какие-то шумы - шумы падения старого мира».

The eleven generals in The Waltz Invention resemble the mystics in Blok's play Balaganchik ("The Little Showbooth," 1906). Waltz's telemor (in the English version, Telemort or Telethanasia) has a lot in common with Garin's death ray in A. N. Tolstoy's novel The Hyperboloid of Engineer Garin (1927).

The Peter-and-Paul Fortress in St. Petersburg and the execution of the two members of the Provisional Government mentioned by Bunin in the above quoted excerpt bring to mind the fortress in Priglashenie na kazn' (Invitation to a Beheading, 1935). At the beginning of VN's novel the jailer Rodion enters Cincinnatus' cell and offers him tur val'sa (to dance a waltz with him):

Спустя некоторое время тюремщик Родион вошёл и ему предложил тур вальса. Цинциннат согласился. Они закружились. Бренчали у Родиона ключи на кожаном поясе, от него пахло мужиком, табаком, чесноком, и он напевал, пыхтя в рыжую бороду, и скрипели ржавые суставы (не те годы, увы, опух, одышка). Их вынесло в коридор. Цинциннат был гораздо меньше своего кавалера. Цинциннат был лёгок как лист. Ветер вальса пушил светлые концы его длинных, но жидких усов, а большие, прозрачные глаза косили, как у всех пугливых танцоров.

Sometime later Rodion the jailer came in and offered to dance a waltz with him. Cincinnatus agreed. They began to whirl. The keys on Rodion's leather belt jangled; he smelled of sweat, tobacco and garlic; he hummed puffing into his red beard; and his rusty joints creaked (he was not what he used to be, alas - now he was fat and short of breath). The dance carried them into the corridor. Cincinnatus was much smaller than his partner. Cincinnatus was light as a leaf. The wind of the waltz made the tips of his long but thin mustache flutter, and his big limpid eyes looked askance, as is always the case with timorous dancers. (chapter 1)

Похолодели лепестки
Раскрытых губ, по-детски влажных -
И зал плывёт, плывёт в протяжных
Напевах счастья и тоски.

Сиянье люстр и зыбь зеркал
Слились в один мираж хрустальный -
И веет, веет ветер бальный
Теплом душистых опахал.

In The Waltz Invention Gerb (one of the eleven generals) recites a poem by Turvalski (whose name comes from tur val'sa):

Министр. Неудивительно, что не слышали. Я повторю. Каков, по вашему мнению... Вы, Бруг, кажется, поднимаете руку. Нет? Очень жаль. Садитесь, Гриб. Плохо! Герб, пожалуйста.

Герб. К душе

Как ты, душа, нетерпелива,

Как бурно просишься домой -

Вон из построенной на диво,

Но тесной клетки костяной!

Пойми же, мне твой дом неведом,

Мне и пути не разглядеть, -

И можно ль за тобою следом

С такой добычею лететь!

Министр. Вы что -- в своём уме?

In this poem and in Invitation to a Beheading ("at the bend in the corridor stood another guard, nameless, with a rifle and wearing a dog-like mask with a gauze mouthpiece") VN uses the imagery of Hodasevich's poetry.