As he speaks to the private
detective Barboshin, Troshcheykin (the main character in VN's play The
Event, 1938) mentions his masterskaya (studio) where
Barbashin attempted to kill him and his wife Lyubov':
Трощейкин. Вот это моя мастерская.
Покушение случилось здесь. Боюсь, что именно эта комната будет его
притягивать.
Барбошин. Дитя! О, обаятельная,
обывательская наивность! Нет, место преступления привлекало преступников
только до тех пор, пока этот факт не стал достоянием широкой публики. Когда
дикое ущелье превращается в курорт, орлы улетают.
(Опять глубоко
кланяется Любови.)
Ещё кланяюсь жёнам молчаливым,
задумчивым... женской загадке кланяюсь... (Act
Three).
According to Barboshin, the place of offence
attracted criminals only until this fact had become a public
property. "When a wild gorge is turned into a health resort, the eagles fly
away."
In Turgenev's novel Ottsy i deti
("Fathers and Sons," 1862) Bazarov famously says: priroda ne
khram, a masterskaya, i chelovek v ney rabotnik (nature is
not a temple, but a workshop, and man is a worker in it). An atheist,
Bazarov believes that after his death a burdock will grow out of
him.
As he gives roses to Antonina Pavlovna, Meshaev the
First quotes Turgenev's poem in prose:
Мешаев. В таком случае ограничусь
тем, что поздравляю вас с днём рождения, уважаемая Антонина Павловна.
(Вынимает шпаргалку.) "Желаю вам ещё долго-долго развлекать нас
вашим прекрасным женским дарованием. Дни проходят, но книги,
книги, Антонина Павловна, остаются на полках, и великое дело, которому вы
бескорыстно служите, воистину велико и обильно, -- и каждая строка
ваша звенит и звенит в наших умах и сердцах вечным рефреном. Как хороши,
как свежи были розы!" (Подаёт ей розы.) (Act
Two)
According to Meshaev the First, days pass by but the books
remain on the shelves. In his memoir essay on Belinski (included
in Literary and Wordly Memoirs, 1880) Turgenev quotes Belinski's
words that in the end everybody finds himself on his own shelf (kazhdyi
v kontse kontsov popadaet na svoyu polochku).
Meshaev the Second who at the end of The Event tells
that Barbashin left the city forever is a twin brother of Meshaev
the First. In Tyutchev's poem Bliznetsy ("The Twins," 1852) the
two pairs of twins are Smert' i Son (Death and
Sleep) and Samoubiystvo i Lyubov' (Suicide and Love).
Son (in the English version, Trance) is a character
in VN's play Izobretenie Val'sa (The Waltz Invention, 1938).
According to Son, Waltz who blew up the mountain that could be seen from
the window of the room of the Minister of War podstavil
materi-prirode podnozhku (tripped mother Nature up):
Полковник. Посмотрим, посмотрим! Интересно,
какое у вас будет личико, когда эксперты выяснят причину распада горы. А как она
была прелестна! По вечерам её лиловатый конус на фоне золотого неба возбуждал не
раз во мне и в минутной подруге чудные мысли о ничтожестве человека, о величии и
покое матери-природы. Я плакал.
Сон. Матери-природе господин Вальс
подставил подножку. (К министру.) Итак —
конкретно: что дальше? (Act One)
In his letter to the Minister of War Waltz mentions
namechennoe mnoyu sobytie (the event planned by me), i. e.
the explosion of the mountain:
Министр. (К полковнику.) Что это за
письмо?
Полковник. А вы посмотрите. Не
лишено интереса.
Министр. Ну, знаете, тут ничего
нельзя разобрать. Что это такое? Не почерк, а какая-то волнистая линия. От кого
это?
Полковник. Мне его дал для вас
давешний сумасшедший.
Министр. Послушайте, это уже
переходит всякие границы. Увольте.
Полковник. Я, признаться, разобрал и сейчас вам
прочту. Уверяю вас, что очень забавно. "Господин военный министр, если бы наш
разговор вас больше заинтересовал, то намеченное мною событие явилось бы просто
иллюстрацией; теперь же оно явится устрашением, как, впрочем, я и предполагал.
Короче говоря, я ели... ело...". Не понимаю. Ага! "Сговорился со своим
помощником, что ровно в полдень он, из того... отдаленнейшего пункта, где
находится мой аппарат, вызовет взрыв в тридцати трёх верстах от сего места, то
есть, другими словами, взорвёт красивую полу... получу...". Вот пишет человек!
"....красивую...".
Министр. Охота вам разбирать
патологический вздор.
Полковник. "Голубую", должно быть. Да,
"...красивую голубую гору, которая так ясно видна из вашего окна. Не пропустите
минуты, эффект будет замечательный. Ожидающий у вас в приемной Сальватор Вальс".
(Act One)
In his poem Pevuchest' est' v morskikh
volnakh... ("There's a melodiousness in the sea waves..." 1865)
Tyutchev mentions the utter consonance in nature:
Est in arundineis modulatio musica
ripis.
Певучесть есть в морских
волнах,
Гармония в стихийных спорах,
И стройный мусикийский
шорох
Струится в зыбких камышах.
Невозмутимый строй во
всем,
Созвучье полное в природе, –
Лишь в нашей призрачной
свободе
Разлад мы с нею сознаем.
Откуда, как разлад возник?
И
отчего же в общем хоре
Душа не то поёт, что, море,
И ропщет мыслящий
тростник?
И от земли до крайних звезд
Всё
безответен и поныне
Глас вопиющего в пустыне,
Души отчаянной
протест?
The sea is harmony.
Shapely in debate, all
elements cohere.
Rustling in the river's reeds,
musical designs
inhere.
Imperturbable form is the outward sign
of nature's utter
consonance.
Only our spectral liberty
imparts a sense of
dissonance.
Whence this disharmony? How did it arise?
In the general
chorus, why this solo refrain?
Why do our souls not sing like the sea
and
why must the thinking reed complain?
And why, from earth to the farthest stars
(even
today there's no reply)
do we hear a protest in the void,
the soul's
despairing cry? (Transl. F. Jude)
In his poem Tyutchev mentions myslyashchiy
trostnik ("the thinking reed," Pascal's definition of man). The name
Troshcheykin comes from trostit' (obs., to twist). Trostnik
and trostit' are related words.
Alexey Sklyarenko