Armande Chamar.
La particule aurait juré avec la dernière syllabe de mon prénom. I
believe Byron uses 'chamar,' meaning 'peacock fan,' in a very noble Oriental
milieu. (9)
In Bryusov's story Za sebya ili za druguyu ("For Herself or for
Another," 1910) Armand is the maiden name of Ekaterina Sadikov:
Я - Екатерина Владимировна Садикова, девичья моя
фамилия - Арманд. (chapter II)
Basmanov, who meets ES in Interlaken, Switzerland, is sure that
she is actually Elizaveta Sviblov, his former mistress whom
he had left twelve years ago:
- Она! Нет, конечно, она! - сказал сам себе Пётр
Андреевич Басманов, когда дама, обратившая на себя его внимание, пятый или
шестой раз прошла мимо его столика. Он не сомневался более, что это Елизавета.
Конечно, они не видались уже почти двенадцать лет, и за этот срок лицо женщины
не могло не измениться. (chapter I)
In Bryusov's story Poslednie stranitsy iz dnevnika zhenshchiny
("The Last Pages of a Woman's Diary," 1910) Byron and Shelley are
mentioned:
Мы вместе слушали с гондол майские "серенады", мы
ездили в "дом сумасшедших", навсегда освящённый именами Байрона и Шелли, мы, в
тёмных церквах, могли вволю насыщать глаза красочными симфониями мастеров
Ренессанса! А потом я читала Володе стихи Фета и Тютчева.
Hugh Person dies in a fire in the Ascot Hotel in Witt. Just before he wakes
up and chokes to death in his hotel room, HP dreams of Armande:
Here comes the air hostess bringing bright drinks, and
she is Armande who has just accepted his offer of marriage though he warned her
that she overestimated a lot of things, the pleasures of parties in New York,
the importance of his job, a future inheritance, his uncle's stationery
business, the mountains of Vermont - and now the airplane explodes with a roar
and a retching cough. (26)
Bryusov is the author of Ognennyi angel ("The Fiery Angel," 1908),
the novel set in sixteenth century Germany. One of its three main
characters, Renata, was modeled on Nina Petrovski (Andrey Bely's and
Bryusov's mistress). In his memoir essay on Byusov (included in
Necropolis, 1939, the book opening with Konets
Renaty, "The End of Renata," a memoir essay on Nina Petrovski) Hodasevich
describes Bryusov's last meeting with Nina:
Осенью 1911 г., после тяжёлой болезни, Нина решила
уехать из Москвы навсегда. Наступил день отъезда - 9 ноября. Я отправился на
Александровский
вокзал. Нина сидела уже в купэ, рядом с
Брюсовым. На полу стояла откупоренная бутылка коньяку (это был,
можно сказать, "национальный" напиток московского символизма). Пили
прямо из горлышка, плача и обнимаясь. Хлебнул и я, прослезившись. Это было
похоже на проводы новобранцев. Нина и
Брюсов знали, что расстаются
навеки. Бутылку допили. Поезд тронулся. Мы с Брюсовым вышли из вокзала, сели в
сани и молча доехали вместе до Страстного
монастыря.
Bryusov parted with Nina, who was leaving Moscow forever, in a train.
HP first meets Armande on a Swiss local train:
He made Armande's acquaintance in a Swiss railway
carriage one dazzling afternoon between Thur and Versex on the eve of his
meeting with Mr. R. (9)
Ascot is a village in Berkshire, England, famous for its horse races.
According to Hodasevich, Bryusov since childhood was keenly interested in horse
races:
Так, например, в 1921 г. Брюсов совмещал
какое-то высокое назначение по Наркомпросу - с не менее важной должностью в
Гукон, т. е.... в Главном
Управлении по Коннозаводству (Как ни странно,
некоторая логика в этом была: самые первые строки Брюсова, появившиеся в печати,
- две статьи о лошадях в
одном из специальных журналов: не то
"Рысак и Скакун", не то "Коннозаводство и Спорт".
Отец Брюсова, как я указывал, был лошадник-любитель. Когда-то я
видел детские письма Брюсова к матери, сплошь наполненные беговыми делами и
впечатлениями.)
Что ж? Он честно трудился и там
и даже, идя в ногу с нэпом, выступал в печати, ведя кампанию за
восстановление тотализатора.
According to Webster's Third, "chamar" is a member of a low Indian caste
whose caste occupation is leatherworking. In his novel Kim (1900)
Kipling mentions chumars:
All castes and kinds of men move here. Look! Brahmins
and chumars, bankers and tinkers.*
In Geroy truda ("The Hero of Toil," 1925), Marina Tsvetaev's
memoir essay on Bryusov, Tsvetaev's eight-year-old daughter Alya (Ariadna
Efron) compares Bryusov to Shere Khan, the tiger in Kipling's Jungle
Book:
Москва, начало декабря
1920 г.
Несколько дней спустя, читая
"Джунгли".
— Марина! Вы знаете — кто Шер-Хан? —
Брюсов! — Тоже хромой и одинокий, и у него там тоже Адалис. (Приводит:) «А
старый Шер-Хан ходил и открыто принимал лесть»… Я так в этом узнала Брюсова! А
Адалис — приблуда, из молодых волков.
According to Marina Tsvetaev, she received her name after Marina
Mnishek, the Polish wife of several impostors impersonating tsarevich
Dmitri, the youngest son of Ivan the Terrible. Marina Mnishek is a character in
Pushkin's Boris Godunov (1825). The play's characters incude Basmanov,
the military leader who swears to Boris's son Feodor but then goes over to
Otrepiev (False Dmitri I).
Another Armand (1874-1920), Inessa, was Lenin's mistress (or, at
least, close friend). According to Ivan Bunin and Georgiy Ivanov, Bryusov
composed an ode on Lenin's death when Lenin was still alive:
Брюсов, бывший "безумец", "маг", "теург", во время
войны сильно начавший склоняться к "союзу русского
народа", теперь занимал ряд правительственных постов -- комиссарствовал,
заседал, реквизировал частные библиотеки "в пользу пролетариата".
Писал, как всегда, множество стихов, тоже, разумеется, прославлявших
пролетариат и его вождей. Возможно, что по привычке "теургов" заглядывать в
будущее -- славя живого Ленина, сочинял, уже про запас, оду на его
смерть:
Вот лежит он Ленин, Ленин,
Вот лежит он скорбен,
тленен...
Here he lies, Lenin, Lenin,
Here he lies mournful, liable to decay...
Пильняк рассказывал как курьёз, что на второй или
третий день после посещения Блока Ионовым Брюсов в московском
"Кафе поэтов" подробно, с научными терминами, объяснял характер помешательства
Блока и его причины. Партийная директива была уже принята бывшим "безумцем" к
исполнению.
The above excerpt is from Ivanov's memoir essay on Blok (included in "The
St. Petersburg Winters"). One of Blok's first poems was dedicated to Vasnetsov's
painting Sirin i Alkonost. Ptitsy radosti i pechali ("Sirin and
Alkonost. The Birds of Joy and Grief"). Sirin was VN's Russian nom de
plume. Knowing VN's sense of humor and penchant for parody, one can easily
imagine him composing these lines:
Вот лежит он, Сирин, Сирин,
Вот лежит он хладен, смирен...
Here he lies, Sirin, Sirin,
Here he lies, cold and quiet...
In his Stansy ("Stanzas," 1953) G. Ivanov (the author of
a scurrilous article on Sirin) describes Stalin lying in his coffin
and the people's lesser "fathers" standing beside his dead body:
...И вот лежит на пышном пьедестале
Меж красных звёзд, в сияющем гробу,
«Великий из
великих» — Оська Сталин,
Всех цезарей превозойдя судьбу.
А перед
ним в почётном карауле
Стоят народа меньшие «отцы»,
Те, что страну в
бараний рог согнули, —
Ещё вожди, но тоже мертвецы.
Какие
отвратительные рожи,
Кривые рты, нескладные тела:
Вот Молотов. Вот Берия,
похожий
На вурдалака, ждущего кола…
В безмолвии у сталинского
праха
Они дрожат. Они дрожат от страха,
Угрюмо пряча некрещёный лоб,
—
И перед ними высится, как плаха,
Проклятого «вождя» — проклятый
гроб.
In "The St. Petersburg Winters" Ivanov describes his meeting with
Blok on a bridge across the Neva under the red sunset
sky, with distant cannon shots from the battleship and the Kronstadt
forts:
Минуту мы стоим под красным небом, на пустом мосту,
слушая выстрелы. Несколько глухих — это с фортов; грохочущий — с
броненосца.
— Пшено получили? — спрашивает Блок. —
Десять фунтов? Это хорошо. Если круто сварить и с сахаром…
Он не оканчивает фразы. Точно вспомнив что-то приятное,
берет меня за локоть и улыбается.
— Стреляют, — говорит он. — Вы верите? Я
не верю. Помните, у Тютчева:
В крови до пят, мы
бьёмся с мертвецами,
Воскресшими для новых
похорон…
Мертвецы палят по мертвецам. Так что, кто победит —
безразлично.
— Кстати, — он улыбается снова. — Вам не
страшно? И мне не страшно.
Ничуть. И это в порядке вещей. Страшно будет потом…
живым.
Blok quotes to Ivanov Tyutchev's lines:
Up to the heels in blood we fight the dead
who raised from their graves for new funerals.
In the first poem of the cycle Na pole Kulikovom ("In
the Field of Kulikovo," 1908) Blok exclaims:
И вечный бой! Покой нам только снится
And the eternal fight! We only dream of rest...
Zakat v krovi (the sunset in blood) is also mentioned in this
poem.
Would he [HP] mind
pulling that dark blind down a little? The low sun's funeral. Was that a
proverb, she [Armande] queried? No, he had just
made it up. (9)
B Петербурге мы
сойдёмся снова,
Словно солнце мы похоронили в нём...
We shall meet again in St.
Petersburg,
as though we had buried the sun there.
The opening lines of a poem by
Mandelshtam used by G. Ivanov as the epigraph to his poem Chetvert' veka
proshlo za granitsey... ("A quarter century has passed abroad..."
1951)**
**see my recent post "draft from the past"
Alexey Sklyarenko