From the Index to Pale Fire:
Gradus, Jacob, 1915-1959; alias Jack Degree, de
Grey, d'Argus, Vinogradus, Leningradus, etc.; a Jack of small trades and a
killer...
Gradus was comissioned by the Shadows (a regicidal
organization) to assassinate the self-banished king of Zembla.
According to Maximilian Voloshin, everything revolutionary is
always connected with the name Yakov (Jacob): the Jacqueries, Jacobins,
etc. Here is a fragment of the chapter on Voloshin from Evgeniya
Gertsyk's Vospominaniya (Memoirs):
— Революция? Революция — пароксизм чувства
справедливости. Революция — дыхание тела народа... И знаете, — Волошин
оживляется, переходя на милую ему почву Франции, — 89-й год, или, вернее, казнь
Людовика, — корнями в XIV веке, когда происками папы и короля сожжен был в
Париже великий магистр ордена тамплиеров Яков Моле, — этот могущественный орден
замышлял социальные преобразования, от него и принципы: Egalite и т. д. И вот во Франции пульсация возмездия, всё революционное всегда
связано с именем Якова: крестьянские жакерии, якобинцы...
As he spoke to Gertsyk, Voloshin did not mention Yakov
Yurovski, the chief executioner of the Emperor Nicholas II, his family and
retainers (including Dr Botkin), because it was in 1907, ten years
before the Revolution.
Voloshin also speaks of Jacques de Molay (the Grand
Master of the Knights Templar, 1244-1314, mentioned by Voloshin in his
conversation with Gertsyk) in his essay Proroki i mstiteli
(The Prophets and Avengers, 1906):
21 января 1793 года находится в неразрывной
связи с 18 марта 1314 года - днём, когда был сожжён Великий Магистр ордена
Тамплиэров, Яков Молэ...
Перед казнью Яков Молэ основал четыре Великих
Масонских ложи: в Неаполе восточную, в Эдинбурге западную, в Стокгольме северную
и в Париже южную.
На другой день после его сожжения Chevalier Aumont и семь
тамплиэров, переодетые в костюмы каменщиков, с благоговением подобрали пепел его
костра.
Так родилось по преданию тайное общество Франк-Масонов, которое
впоследствии передало Великой Революции свой девиз: Liberté, Egalité,
Fraternité.
According to Voloshin, 21 January 1793 (the day when Louis XVI
was executed) is connected with 18 March 1314 (the day when Jacques
de Molay was burned). Before his death Jacques de Molay founded four
Masonic Grand Lodges: in Naples, Edinburgh, Stockholm and Paris. The Great
French Revolution owes its motto, "Liberté, Egalité, Fraternité," to the
Freemasons.
Upon stopping above a vineyard, at the
rough entrance of an unfinished house, he [Gradus] was shown by the three index fingers on three
masons the red roof of Lavender's villa high up in the ascending greenery on the
opposite side of the road. (Kinbote's note to Line 408: A male
hand)
In her reminiscences of Voloshin Evgeniya
Gertsyk (1878—1944) mentions vinograd (grape) - namely,
muscat:
Маргарита не ходок. Мы больше сидели с ней
в тени айлантусов в долине. Зрел виноград. Я выискивала спелую гроздь розового
муската и клала ей на колени, на её матово-зелёное платье. Она набрасывала
эскизы к задуманной картине, в которой Вячеслав Иванов должен был быть Дионисом
или призраком его, мерцающим среди лоз, а она и я — “Скорбь и Мука” — “две жены
в одеждах тёмных — два виноградаря...” (по его
стихотворению).
A muscat grape is mentioned in Shade's poem quoted by Kinbote
in his Commentary:
Line 49: shagbark
A hickory. Our poet shared with the
English masters the noble knack of transplanting trees into verse with their sap
and shade. Many years ago Disa, our King's Queen, whose favorite trees were the
jacaranda and the maidenhair, copied out in her album a quatrain from John
Shade's collection of short poems Hebe's Cup, which I cannot refrain from
quoting here (from a letter I received on April 6, 1959, from southern
France):
THE SACRED TREE
The gingko leaf, in golden hue, when shed,
A muscat grape,
Is an old-fashioned butterfly, ill-spread
In
shape.
When the new Episcopal church in New
Wye (see note to line 549) was built, the
bulldozers spared an arc of those sacred trees planted by a landscaper of genius
(Repburg) at the end of the so-called Shakespeare Avenue, on the campus. I do
not know if it is relevant or not but there is a cat-and-mouse game in the
second line, and "tree" in Zemblan is grados.
Fra Karamazov, mumbling his
inept
All is allowed, into some classes crept. (ll.
641-42)
In her memoir essay Gertsyk compares Voloshin's
reverential attitude to Zemlya (Earth) to that of the brothers
Karamazov:
Карамазовы исступленно целуют землю... По-другому и к
другой земле склоняется Волошин — к земле в её планетарном аспекте, к оторванной
от своего огненного центра, одинокой. (Замечу в скобках, что это не декадентский
выверт: что Земля — стынущее тело в бесконечных чёрных пустотах, — это реально
так же, как реальны города на Земле, как реальна человеческая борьба на ней.
Кому какая дана память!) Перелистав книгу стихов Волошина, нельзя не заметить
сразу, что самые лирические ноты вырывает у него видение земли.
О мать-невольница! На грудь твоей пустыни
Склоняюсь
я в полночной тишине...
В нём будит жалость и “терпкий дух земли горючей” и
“горное величие весенней вспаханной земли”. Я могла бы без конца множить
примеры.
В гранитах скал — надломленные крылья.
Под бременем
холмов — изогнутый хребет.
Земли отверженной застывшие усилья.
Уста
Праматери, которым слова нет!
И в поэте эта немота вызывает ответный порыв: делить её
судьбу.
Быть чёрною землёй...
Voloshin is the author of a famous hoax: with his friend
Elizaveta Dmitriev he invented the poet Cherubina de Gabriak. According to VN,
John Shade (who is accidentally killed by Gradus) is the greatest
of all invented poets.
The problem is that Evgeniya Gertsyk's
Vospominaniya appeared in Paris only in 1973, almost thirty years
after the memoirist's death. But perhaps there was an earlier publication of the
chapter on Voloshin? Gertsyk's Pis'ma ottuda (Letters from
There) about life in the USSR in the 1930s appeared in
Sovremennye zapiski (Contemporary Notes).
Alexey Sklyarenko