Два пути двух
друзей.
Евгений Белодубровский
Санкт-Петербург. 2012-2013
Светлой памяти Натальи Ивановны
Артеменко–Толстой
посвящает этот очерк - благодарный
автор.
Дождь пролетел и сгорел на лету.
Иду по румяной дорожке.
Иволги свищут, рябины
в цвету,
Белеют на ивах сережки.
Выра.май 1917
Поэтический
альманах «Два
пути», увидевший свет в
Петрограде в январе 1918 год представляет собой большую
библиографическую
редкость. Из всего тиража (500) пока нам
более – менее известна судьба трех - четырех
экземпляров. Два хранятся в библиотеках США,
один - в частном
собрании в Петербурге. Вот и все … Сохранились
косвенные сведения о бытовании еще пары книжек в нашей стране в
предвоенные
годы. Первая в 20-х годах находилась в одной из общественных библиотек
города
Твери (см: Б. Гусман «100
поэтов. Литературные портреты. С
прил. библиогр. рус. поэзии за последнее десятилетие».
Тверь. Издательство «Октябрь».
1923.). О наличии
же второго – осталась лишь стандартная рукописная карточка (с шифром) в
подручном каталоге книг и журнальных статей за 1918 – 23 гг.,
составленном в
1925 году сотрудниками Российской национальной библиотеки – «для
служебного пользования».
Естественно, что выход
альманаха
зафиксировала и «Российская Книжная Палата» (заметим, что
«Книжная палата» была основана в мае 1917 года Временным Правительством и указ подписан
Управляющим
Делами Временного правительства - Владимиром Дмитриевичем Набоковым).
Что же касается т.н. «набоковедения», то обложку и полное описание альманаха «Два пути» Андрея Балашова и В.В. Набокова впервые «продемонстрировал» профессор Эндрю Фильд в первой и наиболее полной (на тот момент) п р и ж и з н е н н о й библиографии писателя, опубликованной в США (Field Andrew. Nabokov: A Bibliography. New York: McGraw-Hill, 1973), но вот мой друг, профессор Брайен Бойд – один из самых блистательных знатоков биографии Набокова и толкователей его творчества ограничился в своей книге «Vladimir Nabokov: The Russian Years» (1990; рус. пер. 2011) «отозвался» на выход альманаха лишь одной-единственной строкой, сообщив только его название: «Два пути»..
Отдельно следует назвать книгу
советского
поэта, критика и библиографа А.Е.
Тарасенкова «Русские поэты ХХ века. 1900
– 1955. Библиография (М. «Советский писатель». 1966), куда
включен и альманах «Два пути».
Но судя по описанию титульного
листа
альманаха, автор библиографии, виднейший знаток русской поэзии
серебряного века
и страстный коллекционер не видел сборника «de visi», взяв сведения об альманахе из «Российской
книжной Палаты» (история этого факта – впереди).
В
июле 1979 года супруга Набокова, Вера Евсеевна, передала экземпляр «Двух
путей» (один
из двух, упоминаемых выше ) в дар в отдел редких книг Библиотеки
Техасского
Университета (HARRU RANSOM HUMANITAS RESEARCH CENTER. THE UNIVERSITY OF
TEXAS
AT AUSTIN. USA).
Лет десять назад сотрудники этой библиотеки
любезно предоставили нам ксерокопию «семейного»
экземпляра альманаха для
факсимильного переиздания.
В январе 2003 года оно было
осуществлено «Зверевским
центром современного искусства»
в Москве тиражом в 200 экземпляров.
Настоящее
переиздание полностью повторяет прежнее, однако, издатель, редактор и
автор
публикации решили (для полноты картины той эпохи) каждое стихотворение сопроводить цитатами и выписками из
тенишевского журнала «Юная
мысль», где
печатались оба автора альманаха и вырезками из газеты «Речь»
1915-17 гг. , одним из редакторов которой
был отец писателя - Владимир Дмитриевич Набоков. Картина же
эта – весьма красочна; да и сама эпоха - поэтична. И для страны, и для
судьбы двух
незаурядных юношей – поэтов, Андрея и Владимира. Судите
сами:
январь 1918 года - время голодное, холодное, безумное, больное: «...дымок
костра и холодок штыка» - восклицает
тенишевец Осип Мандельштам; « … ветер,
ветер на всем белом свете» - вторит
ему Александр Блок, с ужасом, омерзением и восторгом наблюдая картины «новой
жизни» из
окна своей квартиры на Пряжку. Казалось бы, какие уж тут книжки со
школьными
стихами, пускай и в виде брошюры на плохонькой газетной бумаге:
захваченные
комиссарами типографии напропалую печатают декреты, воззвания, приказы,
плакаты,
листовки, брошюры, новую валюту...
С
другой стороны, для большинства простых горожан власть большевиков - дело временное: вскоре
все вернется на круги своя, вот-вот
опять соберется «Учредительное
Собрание» и правительство во главе с Керенским, будет
избран независимый парламент вновь, чуть отдышавшись от пальбы и патрулей, откроются театры, кафе–шантаны,
кинематографы и так далее …
Так оно и сталось …
Несмотря
на лютые холода (по сообщениям петроградских газет, орфография прежняя,
стиль –
старый)
почти
весь январь и февраль 18 года свирепствовали ураганы, снег, изморось,
ветер,
мокрый дождь, гололедица, переход по льду по Неве на Васильевский
остров закрыт,
рельсы для конки со льда сняты, извозчики богатеют несказанно) в
большинстве средних
школ, гимназий и курсов продолжаются занятия. Рядом с объявлениями,
анонсами
спектаклей во всю работающих театров, синематографов, увеселительных
учреждений, бенефисами и рекламой (в тех же газетах -
низкий поклон нынешним хранителям газетного
зала Российской национальной библиотеки) говориться о предстоящих
лекциях, концертах,
митингах, собраний и диспутов, которые состояться в знаменитом
«Концертном Зале»
при Тенишевском училище (Моховая ул, 33; заметим - для истории что этот
огромный, на 800 мест роскошный
полукруглый зал, с амфитеатром, сценой
первоначально
предназначался для Заседаний Первой Государственной Думы, но «взял
верх» Таврический
Дворец, а этот зал с 1906 года был отдан в аренду думской фракции
кадетов и литературному
фонду», которые возглавлял опять-же В. Д. Набоков) .
Здесь, на Моховой почти каждую
пятницу,
воскресный и субботний вечер (а иногда и по средам, и даже в дневные
часы)
выступают самые знаменитые и популярные в столице поэты, философы,
ученые,
музыканты, актеры, лидеры различных политических партий. Место (сейчас
бы
сказали «площадка»)
весьма известное, престижное, народу
постоянно полно. Билеты – по 20 копеек. Гимназисты и преподаватели –
бесплатно.
Среди
посвященной публики (вот еще одна жгучая примета того времени) –
неожиданно в
первом ряду восседали выздоравливающие солдаты, юнкера (без погон!),
повара,
прачки и сестры милосердия из «Лазарета
для нижних чинов», разбитого
с начала войны по соседству в помещении Женской гимназии Л. М.
Таганцевой
и Е. Б. Михельсон (Моховая, 37).
В перерыве лекций и концертов
– чай
(частенько, без всего).
В фойе - книжная лавка. За
прилавком –
лекторы, поэты, актеры (и тэдэ) продают и подписывают свои книжки,
вирши и
афиши. Тут же - Андрюша Балашов (легко представить), предлагающий
по дешевке альманах «Два
пути» - от
своего имени и от имени своего младшего товарища по школе Володи
Набокова (уже
более полутора месяцев живущего с братом в Крыму).
БАЛАШОВ
АНДРЕЙ (за эти ценнейшие архивные сведения искренняя благодарность
моему
доброму коллеге и другу, профессору Юрию
Левингу из Торонто). Год рождения – 1899. Из купцов. Поступил в
Тенишевское
коммерческое училище в сентябре 1908 года – окончил курс в 1916 году.
Отец –
Николай Александрович Балашов. Почетный гражданин. Купец 2-й Гильдии. Ресторан, трактир, чаеторговля, жил
на углу Садовой и Вознесенского проспекта. Мать – Елизавета
Константиновна. В том же училище учились и два
его брата –
Костя и Сережа. По справочнику «Весь
Петербург» на
1917 год Николай Андреевич Балашов
числится владельцем ряда домов между
Забалканским и Клинским проспектами. Кроме того отец нашего
Андрея (на
пару с двоюродным братом В. Балашовым) имел на Вознесенском проспекте
небольшую
типографию где, в основном, печатал научно–популярную литературу,
детские
книжки и учебные пособия для средних школ по заказу (в основном, по
печатному
каталогу) Акционерного Товарищества «Общественная
польза». Одним же из
основных пайщиков и идеологов которого был отец Володи Набокова –
правовед В.Д. Набоков, Член государственной
Думы и
председатель Литературного фонда.
Дальнейшая
жизнь и судьба Андрея Балашова после окончания «тенишевки»
(он, получается, окончил ее на целый
год раньше своего соавтора) неизвестна.
Пока
(возможно, что после большевицкого
переворота - члены
этой большой семьи жили в Петрограде- Ленинграде в 1920- 40 годах.
Благо-фамилия весьма распространенная, но как говориться «человек – не
иголка, найдется
…). Неведома,
собственно и история создания «Двух путей», запальчиво
нареченного юношами-поэтами - «альманахом» (тем более, что Володя Набоков, как было уже кратенько
замечено выше, с осени 1917 года был уже вне Петрограда, вне родины,
куда ему так
и не суждено было вернуться - никогда) и прямого участия в печатании
готового
текста не принимал, хотя типография наверняка была выбрана ими
совместно, дело
было, видимо, за малыми но – деньгами, а может быть потому, что уж
слишком
внезапным для самого Володи было решение дальновидного Владимира
Дмитриевича и
Елены Ивановны отправить его с братом – мальчиков сильно
впечатлительных - вон
из промозглого вооруженного дождливого города подальше -
в Крым, да так внезапно что наш Володя
не успел захватить с собой главный
документ – матрикул с оценками об окончании школы).
Что же касается избранного
авторами
названия альманаха («Два
пути»), оно
совершенно отвечало, что называется, «духу
времени». После
февральской революции и падения безвольного самодержавия, краха
распутинщины и
власти чиновничества, поповщины, тупой военщины - в русском
образованном
обществе вновь забрезжили идеалы свободы, равенства, братства,
патриотизма,
возобладали нравственные инстинкты гражданской ответственности и «милости
к падшим» (то,
что Тургенев в свое время назвал своей «аннибаловой
клятвой». Это заповедь далее перешла к
следующему поколению русской интеллигенции к которому принадлежал
Набоков –
отец и его окружение).
Среди
поэтов почти всех партий, мастей, школ и направлений – идеалом вновь
оказался
Некрасов. Повсюду слышались строки (с эстрады, в газетах, на митингах):
«Средь
мира дольного Для сердца вольного\ Есть два пути.\ Взвесь силу
гордую,\Взвесь
волю твердую, -\ Каким
идти?\Одна просторная \Дорога - торная.\ Страстей раба.\ По ней
громадная,\ К
соблазну жадная\ Идет
толпа.\О жизни искренней,\ О цели выспренней\ Там мысль смешна.\ Кипит
там
вечная,\ Бесчеловечная \ Вражда-война\
За блага бренные ...\ Там души пленные\ Полны греха.\ На вид
блестящая,\ Там
жизнь мертвящая\ К
добру глуха.\ Другая - тесная,\ Дорога честная,\По ней идут\ Лишь души
сильные,\ Любвеобильные.\ На бой, на труд.\За
обойденного,\За угнетенного,\ Стань в их ряды.\Иди к униженным,\Иди к
обиженным
-\Там нужен ты».
Некрасов – глубоко почитаемый поэт
В. В. Гиппиуса,
учителя литературы в Тенишевском училище (и поэта – символиста!). Его
авторитет
и эрудиция среди учащихся, особенно старших классов, был непререкаем
(как
известно, именно под его влиянием начался как поэт юный Осип
Мандельштам и
первые же его попытки на этом тернистом пути
были навеяны гражданской лирикой Некрасова).
Сохранился составленный в
1916-17 гг.
учениками–тенишевцами ХХ1 и ХХ11 семестров литографированный курс
истории
русской литературы по лекциям В. Гиппиуса (машинопись), в котором
Некрасов (его
биография и творчество) по количеству страниц (уроков, часов) и обилию
цитат
уступает только самому Пушкину. Еще одним доказательством этого факта может служить то, что в
школьном журнале «Юная
мысль» имя Некрасова
(больше как «поэта
– гражданина) упоминается довольно часто, равно как и лекции В.В.
Гиппиуса.
«В
настоящее время поэтическое значение Некрасова снова восстанавливается,
– говорил
своим ученикам Владимир Васильевич ,– один писатель даже посвятил
ему
сборник стихотворений остро–эстетического характера»
(имеется
в виду сборник Андрея Белого «Пепел»,
- прим. наше!).
И далее: «его
произведения производили огромное впечатление, а неискренний не может
иметь
влияния, если нет веры, слова теряют силу … в момент художественного
творчества
в нем, в Некрасове открывалась особенная глубина, острота переживаний
тогда
пробуждались и нравственные инстинкты и в это время он был святым …».
Заканчивался «урок
Некрасова» следующим
наставлением: «Чувство
смелости, дерзания жить, есть чувство поэтическое, поскольку оно
освобождает и
поднимает человека над хаосом жизни. Эти строки и определяют Некрасова
как
истинного поэта».
В 1913 году шестеро тенишевцев на три–четыре года старше по выпуску наших друзей-авторов напечатали свой довольно просторный поэтический сборник под на званием «Перепутья»; название, очевидно, восходящее к строке из пушкинского «Пророка». Такое вот «странное» (по Пушкину) сближение (в 1913 году Россия жила вполне блаженной жизнью и, как говорится, «ничто не предвещало грозы»).
Не лишним будет напомнить еще об одном популярном среди молодежи той поры стихотворении с названием «Два пути» (1900). Оно принадлежало оригинальному поэту – символисту и философу Николаю Минскому (Минский - близкий творчески и лично знакомый В.В. Гиппиусу;
не единожды в 1915 -16 г. Николай Михайлович Минский, по приглашению того же Гиппиуса, выступал на подмостках Тенишевского зала с лекциями и стихами. Читал он и «Два Пути»). Но &#
1085;есмотря на «отвлеченность» и нарочитое наставничество «к новому поколению» его «Двух путей» (а также и конкретно - словарем) оно всенепременно восходит к строкам Н.А. Некрасова: « Нет двух путей добра и зла\ Есть два пути добра.\ Меня свобода привела\К распутью в час утра.\ И так сказала: "Две тропы,\ Две правды, два добра.\ Их выбор - мука для толпы,\ Для мудреца – игра… \ Моей улыбкой мир согрей.\ Поведай всем, о чем\ \ С тобою первым из людей\ Шепталась я вдвоем.\ Скажи: я светоч им зажгла,\ Неведомый вчера.\ Нет двух пут
77;й добра и зла.\ Есть два пути добра».
Так или
иначе, но лишь по прошествии многих и
многих десятилетий, в 1970 году, профессор русской литературы и
всемирно
известный русско-американский писатель, превосходнейший стилист и
волшебник
пера Владимир Владимирович Набоков
глухо, но весьма н е о ж и д а н н о
обмолвился об этом альманахе в связи
с примечанием к публикации одного из ранних своих стихотворений «Дождь
пролетел и сгорел на лету …» в
своей книге «POEMS AND PROBLEMS», NEW YORK: LONDON: McGraw-Hill, 1970: «Dva Puti, a collection of juvenile poems (a schoolmate's and mine), in Petrograd, January 1918, and was set to music by the composer Vladimir Ivanovich Pohl at Yalta, early 1919». P.19/ ссылка
№1).
Но,
по-видимому, кому-то из биографов и почитателей творчества маститого
Набокова
(или ему самому, кто знает?) этот комментарий показался недостаточным,
неполными, что ли! И Набоков, собирая заново сборник своих стихов и
переводов разных лет (для одного
известного американского издательства) вновь
включает это же юношеское стихотворение,
на этот раз сопровождая его более подробной заметкой об истории
стихотворения,
его первой публикации и о самом альманахе (правда, вновь не называя
имени
своего соавтора): «Выражение
«летит
дождь» заимствовано
мной у старого садовника, описанного мной в "Других берегах", который
пользовался им, говоря о легком дождике перед самым выходом солнца.
Стихи эти
были мною сочинены в парке нашего имения, в последнюю весну,
проведенную там
моей семьей. Оно было напечатано в сборнике юношеских стихотворений
одного
моего школьного товарища и моих , «Два
пути», вышедшем
в Петрограде, в январе 1918 г., и было положено на музыку композитором
Владимиром Ивановичем Полем в начале 1919 гг.».
(Набоков
В. Стихи. Анн Арбор. Ардис. С. 319., предисловие Веры Евсеевны
Набоковой).
Публикация
Набоковым вновь этого раннего стихотворения (получается, едва ли не
трижды) на
самом деле действительно выглядит несколько неожиданно. Как известно (и
прежде всего
из воспоминаний сестры Набокова, Елены Владимировны Сикорской и сына
писателя -
Дмитрия Владимировича Набокова) что Набоков чрезвычайно сдержанно
относился к
своим юношеским стихотворным потугам, немного чурался их и даже
сердился, ежели
окружающие или интервьюеры чаще обычного настойчиво пытались найти в
его ранних
стихах зерно настоящей поэзии. Это не
говоря уже о том, что Набоков, обладающий почти сверх - естественной
памятью, в
том числе и к так называемым «мелочам быта», намертво з
а б ы л свой первый опубликованный
стихотворный опус 1914 года заставляющий
нас – его современных биографов и летописцев вообще сомневаться в этот
«факте
литературы (см. Ю.Тынянов), хотя все справочники (с первой же
прижизненной
библиографии писателя) упорно и настойчиво печатают эту «позицию»
первым
номером (заметим, что именно Наталья
Ивановна Артеменко–Толстая которой мы посвящаем этот очерк первая
обратила
внимание на Набокова–поэта и в самых ранних его стихах находила
проблески
истинного таланта и именно этим восьмистишием «Дождь
пролетел …» открывался каждый,
составленный ею, поэтический сборник писателя. Также достаточно высоко
«ставил»
Набокова как поэта – правда, минуя школьные потуги - профессор Глеб
Петрович
Струве, давний друг Владимира Владимировича по первым годам эмиграции в
Берлине
и Лондоне и сам в те же годы пробавлявшийся стихами; Г.П. Струве -
автор одного
– единственного сборничка «Утлое жилье» (Мюнхен. 1964).
Все это так или почти так.
Однако заметим,
что Набоков в своем отрицательном (в зрелые годы) отношении к своим
первым
шагам на тернистом поэтическом поприще - не оригинален. Ему ли было не
знать,
что эти же чувства испытывал Пушкин к Владимиру Ленскому,
что некоторые юношеские стихи Лермонтова
«знатоки» не вообще не рекомендовали печатать, «как слабые», что
Некрасов, якобы
уничтожил свой первый сборничек «Мечты и звуки» а за ним - Гоголь
своего «Ганса
Кюхельгартена, а Тютчева? Или Блок – его
старший современник и кумир …
Есть (на мой старательский
взгляд) два пути (да простится мне эта
вольно-невольная аналогия с названием альманаха) для объяснения этого
феномена Набокова.
Первый путь (исходя из того,
что
написано о Набокове и - им самим о себе) – простой, человеческий. То
бишь,
всякий раз вспоминая, перечитывая, наталкиваясь на эти свои восемь
живописных
акварельных строчек, перед ним необоримо
(неотвратимо) и до самых мельчайших подробностей (по его же «закону
Мнемозины») как свозь
детский «волшебный
фонарь» на
высоких ножках (такая оптическая игрушка была в родительском доме),
возникала
реальнейшая неповторимая картина того весеннего дня 1917 года, Выра,
первая любовь, райская серебристая река
Оредежь .
Второй
путь сложнее: это «мотив
дождя» в
прозе и поэзии Набокова, который именно в этом юношеском стихотворении
впервые
прозвучал (пролетел легко, по косой …) с
такой щемящей силой и впредь (повторяю, «мотив
дождя») уже никогда его не покидал – творчески и житейски. Ни на
невских
берегах, ни в Сиверской, ни Берлине,
Лондоне, Париже, Брюсселе, в Альпах, на
Лазурном Берегу, в Новом свете -
нигде;
особенно этот лейтмотив звучит
(шуршит шинами, светит молниями в листьях, звенит в ушах …) в письмах
писателя к
жене-ли, сыну, друзьям (естественно, я тут не первый, давным-давно,
начиная с друга
Набокова – Владислава Ходасевича,
учеными и толмачами жизни и
творчества писателя замечен этот заманчивый лирический грустный
(с громом и молнией, миражный,
сетчатый, муаровый, замшевый ) «мотив
дождя»
(от прямого – «Пасхальный
дождь» -
до
«Лолиты»,
«Пнина»
и сверх - загадочной «Ады»; но все же,
на мой взгляд, замечен недостаточно; какой простор для будущих
исследователей …!).
Так почему
же Набоков, воспомнив альманах (его точное
название, год и место выхода в свет и даже самый «миг
вдохновенья» …) так и не решился назвать
и м я своего товарища–соавтора, Андрея Балашова?
Ответ легко напрашивается сам
собой?
Не имея никаких сведений о
судьбе Андрея
Балашова в Советском Союзе, за железным занавесом, Набоков
просто боялся озвучить его даже в романе,
дабы невольно не принести вред своему товарищу по школе
- «за
сотрудничество с эмигрантами»; также
он поступал и с другими адресатами в СССР (правда , исключая переписку
с
некоторыми киевскими коллегами по науке о бабочках).
Ничего в этом смысле не
прояснилось даже
после прямого вопроса Набокову о «Двух
путях» и об Андрее Балашове - Беллы
Ахмадуллиной, когда она в начале 70-х посетила его и Веру Евсеевну
вместе
Борисом Мессерером в «Палас – Отеле» в
Монтре. В 1991 году в апреле месяце, в первый
же
приезд Дмитрия Владимировича в Ленинград, на
мой вопрос о «Двух путях» его батюшки он твердо
ответил, что никогда и ничего ни об этом альманахе ни о Балашове ни от
Отца или
Матери – не слышал …
Некоторую
путаницу (может быть «на руку» склонному к мистификации зрелому
выдумщику
писателю Набокову, который, как известно, был достаточно в курсе
литературного
процесса в Советском Союзе, особенно по части справочников и
указателей) внес
упоминаемый нами в начале очерка библиограф А.
К. Тарасенков. В своей библиографии он коротко
описывая альманах «Два пути»
назвал соавтора Набокова - Балашовым, Андреем В л а д и м и р о в и ч (то есть, по отчеству
это совсем другое лицо). Но большой вины в этой невольной ошибке
Тарасенкова (и
взаправду, большого знатока русской поэзии и поэтов 20 века) - нет. Ибо
русский
поэт Андрей В л а д и м и р о в и ч Балашов,
автор двух поэтических сборников: «Стихотворения.На чужбине.Песни
гусарские». Белград,1925 и «Для
немногих». Брюссель. 1959
г.(эту книжку стихов Балашова я несколько
лет назад я получил в дар от одного коллеги–собирателя из Брюсселя)
действительно
существовал.
БАЛАШОВ Андрей
Владимирович - известный поэт русской эмиграции, поэт -гусар, герой
Галлиполи и «Сараевского сидения», потеравший руку в одном из боев в
20-40
годах проживающий в Сербии, и после войны перебравшийся в Бельгию (по
вполне достоверным
от представителей т.н. «второй волны» русской эмиграции в Брюсселе,
Андрей
Владимрович Балашов в 50-х годах был дружен с Сергеем Сергеевичем
Набоковым –
близким родственником Владимира Набокова). Анатолий Кузьмич Тарасенков (повторяю) страстный
библиофил, книгочей и скупой меняла (про него говорили, что ради
заполучения книжной
редкости он был готов на любой поступок, даже неблаговидный …) имел
свою
«клиентуру» по всей Европе (быть может, единственный «разрешенный» в те
годы в
нашей стране, критик, близкий, кстати к органам …) и частенько пополнял
свою
коллекцию раритетами и эмигрантскими изданиями русской поэзии ««из - за
бугра».
Так и попал к нему А.В. Балашов, которого он, по - справедливости
назвал
соавтором Набокова по «Двум путям» 1918 года. Более того, сам Набоков в одной из глав «Других
берегов» упоминает «некоего» поэта–гусара, потерявшего
руку в одном из боев с красными и тем косвенно (а может быть,
намеренно) «путает карты». Да и возможно ли представить, чтобы Набоков во все
времена свято почитающий «тенишевское братство» и довольно часто
бывавший в Брюсселе
мог бы не признать Балашова, своего
товарища, соавтора, брата по перу и поклонника Владимира Васильевича
Гиппиуса.
Я же впервые навскидку прознал о существовании
поэта – эмигранта Андрее Балашове, живущего в Югославии в начале 20-х
годов из талантливейшей
мемуарной книги дочери белого генерала Ивана Павловича Романовского
Ирины
Малина: « …Конечно люди перезнакомились
и стали видаться по домам; мы мало к кому ходили, но у нас стали бывать
очень
многие … «обратно же» гусар Андрей Владимирович Балашов, который, увы!
поэт … »
(см.: « Я вспоминаю … 1906 – 1920. Санкт-Петербург. Изд-во
«Историческая
библиотека альманаха «Петрополь». 1995., с- 114; и уже и потом А.В.
Балашов
«открылся» мне в полной мере в известных библиографических указателях
русской
зарубежной печати Л. Фостер и М. Чувакова). Много
позже я собирая материал для своей летописной
книги «Вокруг да около Набокова» перелистал весь комплект белградской
газеты
«Старое время» Алексея Суворина с 1920 по 1926 год, где
мне довольно часто попадались стихи
Андрея Балашова, а также объявления о продаже открыток с портретами
русских
царей и церковных календарей, нарисованных им самим в сопровождении
стихов
собственного сочинения …
Остается
добавить, что имя главного героя предпоследнего романа Набокова «Прозрачные
вещи» (Transparent
things) – Хью Персон. Это же имя (М.С. Персон)
- имя владельца маленькой типографии на углу Казанской и Садовой, в
глубине
двора, в подвальном помещении, где в холодном январе 1918 года был
отпечатан
альманах «Два пути».
На
первый взгляд трудно найти в этом хоть толику, хоть намек на нарочитое
совпадение. Бросим и мы это занятие, оставим потомкам «на
сладкое». Но
единственно что следует учесть всенепременно, это
то, что в романах, повестях и рассказах
Набокова (как русских, так и англоязычных) как известно, нет почти ни
одной
случайной фамилии (или – имени)
персонажей, взятых им из воздуха, навскидку (то есть, что называется «
с потолка). Нет и нет! Ибо этому
имени-фамилии почти всегда отыщется прототип (по звучанию, смыслу,
аллегории,
легенде) из его же реальной жизни.
Напомним лишь несколько дат. Свой роман «Прозрачные
вещи» Набоков
начал писать осенью 1969 года - закончил
почти через три года, весной 1973. Между этими датами он (одновременно
с
работой над романом) собирает, один за другим, два сборника своих
стихов, в
состав которых включает и стихотворение «Дождь
пролетел…» И
дает комментарий: первая публикация, название источника, дата и так
далее. И
тут (память, говори, говори …) Набоков вспоминает имя владельца той
дешевенькой
типографии (М.С. Персона) куда он и Андрей заранее вознамерились (возможно, как мы уже сказали, до отъезда
Володи в Крым на время, пересидеть
переворот, перехитрить эпоху, подлечиться) отдать рукопись альманаха
для
печатания. Что и было сделано (невзирая на новый режим) «post faсtum».
И наш Андрей из Петрограда каким-то
образом (скорее всего, по оказии, через семьи тенишевцев, покидающих
Россию)
дал знать о выходе в свет альманаха
Володе, находящемуся уже в то время в беженстве в зарубежье. И вот, – как дань памяти этому юношескому событию
наш Набоков (а почему бы и нет) дал фамилию «Персон»
герою своего нового романа (вот
попробуй, догадайся, что стоит за этим именем) …
А имя Балашова
наш Володя Набоков обессмертил в
названии их обоих «alma mater» в «Машенье» и в «Защите Лужина» - навсегда.