They parted again, Demon sailing back to America, and Van with his tutor going first to Gardone on Lake Garda, where Aksakov reverently pointed out Goethe's and d'Annunzio's marble footprints, and then staying for a while in autumn at a hotel on a mountain slope above Leman Lake (where Karamzin and Count Tolstoy had roamed). (1.24)

After Karamzin but before Tolstoy, Zhukovski (the tutor of Alexander II) and, in the wake of Zhukovski, Gogol had roamed there. In a letter (quoted by VN in The Gift and in his book on Gogol and reproduced, unfaithfully, by Veresaev in Gogol in Life) of November 12, 1836, to Zhukovski Gogol describes his stay in Vevey:

Женевские холода и ветры выгнали меня в Веве... Сначала было мне несколько скучно, потом я привык и сделался совершенно вашим наследником: завладел местами ваших прогулок, мерил расстояние по назначенным вами верстам, колотя палкою бегавших по стенам ящериц, нацарапал даже свое имя русскими буквами в Шильонском подземелье, не посмел подписать его под двумя славными именами творца и переводчика "Шильонского узника"; впрочем, даже не было и места. Под ними расписался какой-то Бурнашев, — внизу последней колонны, которая в тени; когда-нибудь русской путешественник разберет мое птичье имя, если не сядет на него англичанин... Осень в Веве наконец настала прекрасная, почти лето. У меня в комнате сделалось тепло, и я принялся за Мертвых душ, которых было начал в Петербурге. Всё начатое переделал я вновь, обдумал более весь план и теперь веду его спокойно, как летопись. Швейцария сделалась мне с тех пор лучше, серо-лилово-голубо-сине-розовые ее горы легче и воздушнее. Если совершу это творение так, как нуж<но> его совершить, то... какой огромный, какой оригинальный сюжет! Какая разнообразная куча! Вся Русь явится в нём! Это будет первая моя порядочная вещь, вещь, которая вынесет мое имя. Каждое утро, в прибавление к завтраку, вписывал я по три страницы в мою поэму, и смеху от этих страниц было для меня достаточно, чтобы усладить мой одинокий день... (for an English translation see Gogol’s “Four Letters to Divers Persons Apropos Dead Souls”)

Btw., Annunziata is a young girl in Gogol's story Rome (1842). In The Story of my Acquaintance with Gogol (first published in 1890) S. T. Aksakov refers to Gogol's Italian "fragment" as Anuntsiata.

Goethe's Erlkoenig was translated into Russian (as Lesnoy tsar', "Forest King") by Zhukovski (who also translated, as Shil'yonskiy uznik, Lord Byron's The Prisoner of Chillon). In the above quoted letter Gogol says that he did not dare to inscribe his name beneath the two glorious names of the author and translator of The Prisoner of Chillon, besides there was no space left... But he did scratch it in Russian characters on a column in the Chillon dungeon. "One day a Russian traveler will make out my avian* name, unless an Englishman sits on it."

Van's tutor, Andrey Andreevich Aksakov ("AAA") is a namesake of Gogol's classmate Andrey Andreevich Bozhko. Bozhko = bozhok (idol; minor deity). In his poem Slava (Fame, 1942) VN writes:

Я божком себя вижу, волшебником с птичьей

головой, в изумрудных перчатках, в чулках

из лазурных чешуй.

I see myself as an idol, the enchanter with an avian

head, wearing emerald gloves and stockings

I wonder if anyone has searched the Château de Byron ('She Yawns Castle') for Sirin's Russian signature? Or did he draw a butterfly?

*gogol' is Russian for "golden-eye" (Clangula bucephala); many Fuligula ducks (nyrki) are also called gogol'

**Having no copy of Poems & Problems, I offer my own translation. Shall be glad, if someone corrects me.