Вера. Когда папа умер, и был продан наш дом и сад, мне было обидно, что как-то в придачу отдаётся всё, что было в углах нашёптано, нашучено, наплакано. (Vera regrets that after her father's death their house and garden, with everything that had been whispered, joked, wept in the nooks, were sold. Ibid.)

In A. P. Chekhov's play The Cherry Orchard (1904) Mme Ranevski's manor is sold to auction on August 22. In his essay on Chekhov (in "The Silhouettes of Russian Writers") Aihenvald emphasises this fact (and points out that Chekhov always portrays the "dear, naive, old" home as a nest of human soul):

22 августа продадут вишнёвый сад; люди предупреждают их об этом, советуют что-нибудь предпринять - "думайте, думайте!" Но они ничего не предпринимают. Для каждого из нас настанет своё 22 августа, день расплаты, день разлуки; но мы противимся его грозящей тени и усердно его отодвигаем. А лишние люди Чехова безропотно идут ему навстречу. И 22 августа продадут их сад, их дом, "старого дедушку", - а ведь расстаться с домом - это значит разбить свою душу, потому что "милый, наивный, старый" дом Чехов всегда изображает как гнездо человеческой души (он "много видал их на своем веку - больших и малых, каменных и деревянных, старых и новых"): живыми глазами смотрят на него окна мезонина, и на вещах оседает безмолвный отпечаток наших интимных настроений.