In the manuscript Pushkin's "Proserpina" has a subtitle:
Imitation of Parny. Here is Tableau
vingt-septième of Parny's Déguisements de
Vénus:
Le sombre Pluton sur la terre
Était monté
furtivement.
De quelque Nymphe solitaire
II méditait l'enlèvement.
De
loin le suivait son épouse:
Son indifférence est jalouse.
Sa main encor
cueillait la fleur
Qui jadis causa son malheur:
Il renaissait dans
sa pensée.
Myrtis passe; il voit ses attraits,
Et la couronne de
cyprès
A ses cheveux entrelacée.
Il se prosterne; d'une main
Elle
fait un signe; et soudain
Remonte sur son char d'ébène.
Près
d'elle est assis le berger.
Les coursiers noirs d'un saut léger
Ont
déjà traversé la plaine.
Ils volent ; des sentiers
déserts
Les conduisent dans les enfers.
Du Styx ils
franchissent les ondes :
Caron murmurait vainement;
Et
Cerbère sans abonnent
Ouvrait ses trois gueules profondes.
Le
berger ne voit point Minos,
Du Destin l'urne
redoutable,
D'Alecton le fouet implacable,
Ni l'affreux ciseau
d'Atropos.
Avec prudence Proserpine
Le conduit dans un lieu secret,
Où
Pluton, admis à regret,
Partage sa couche divine.
Myrtis baise ses
blanches mains,
La presse d'une vnix émue,
Et la déesse demi-nue
Se
penche sur de noirs coussins.
Elle craint un époux barbare;
Le berger
quitte le Tartare.
Par de longs sentiers ténébreux
Il remonte, et sa
main profane
Ouvre la porte diaphane
D'où sortent les Songes
heureux.
1803
I quote it because I failed to find a tolerable English
translation of Pushkin's poem:
Прозерпина
Плещут волны Флегетона,
Своды Тартара
дрожат,
Кони бледного Плутона
Быстро к нимфам Пелиона
Из аида бога
мчат.
Вдоль пустынного залива
Прозерпина вслед за ним,
Равнодушна и
ревнива,
Потекла путем одним.
Пред богинею колена
Робко юноша
склонил.
И богиням льстит измена:
Прозерпине смертный мил.
Ада
гордая царица
Взором юношу зовет,
Обняла — и колесница
Уж к аиду их
несет;
Мчатся, облаком одеты;
Видят вечные луга,
Элизей и томной
Леты
Усыпленные брега.
Там бессмертье, там забвенье,
Там утехам нет
конца.
Прозерпина в упоенье,
Без порфиры и венца,
Повинуется
желаньям,
Предает его лобзаньям
Сокровенные красы,
В сладострастной
неге тонет
И молчит, и томно стонет...
Но бегут любви часы;
Плещут
волны Флегетона,
Своды тартара дрожат:
Кони бледного Плутона
Быстро
мчат его назад.
И Кереры дочь уходит,
И счастливца за собой
Из
Элизия выводит
Потаенною тропой;
И счастливец отпирает
Осторожною
рукой
Дверь, откуда вылетает
Сновидений ложный рой.
1824
Eros, Thanatos and Morpheus are not mentioned in this magic
poem but one feels their divine presence (just as one feels their constant
presence in Ada). The line Ада гордая царица
("the proud queen of Hades") grammatically can be read "the proud queen Ada,"*
Tartar reminds one of Antiterran Tartary, and the poem ends in a false
swarm of dreams flying out from Elysium.
Ada ends in ninety-seven-year-old Van and
Ada, two years younger than Van, dying in one bed (after Dr Lagosse gave
them a mortal injection of morphine). On his deathbed Van asks: "are not our childhood memories comparable to Vineland-born
caravelles, indolently encircled by the white birds of dreams?"
(5.6)
*first noticed by Victor Fet
Alexey Sklyarenko