In the manuscript Pushkin's "Proserpina" has a subtitle: Imitation of Parny. Here is Tableau vingt-septième of Parny's Déguisements de Vénus:
 
Le sombre Pluton sur la terre
Était monté furtivement.
De quelque Nymphe solitaire
II méditait l'enlèvement.
De loin le suivait son épouse:
Son indifférence est jalouse.
Sa main encor cueillait la fleur
Qui jadis causa son malheur:
 Il renaissait dans sa pensée.
Myrtis passe; il voit ses attraits,
Et la couronne de cyprès
A ses cheveux entrelacée.
 Il se prosterne; d'une main
Elle fait un signe; et soudain
 Remonte sur son char d'ébène.
 Près d'elle est assis le berger.
 Les coursiers noirs d'un saut léger
Ont déjà traversé la plaine.
 Ils volent ; des sentiers déserts
 Les conduisent dans les enfers.
 Du Styx ils franchissent les ondes :
 Caron murmurait vainement;
 Et Cerbère sans abonnent
 Ouvrait ses trois gueules profondes.
 Le berger ne voit point Minos,

 Du Destin l'urne redoutable,
D'Alecton le fouet implacable,
Ni l'affreux ciseau d'Atropos.
Avec prudence Proserpine
Le conduit dans un lieu secret,
Où Pluton, admis à regret,
Partage sa couche divine.
Myrtis baise ses blanches mains,
La presse d'une vnix émue,
Et la déesse demi-nue
Se penche sur de noirs coussins.
Elle craint un époux barbare;
Le berger quitte le Tartare.
Par de longs sentiers ténébreux
 Il remonte, et sa main profane
Ouvre la porte diaphane
D'où sortent les Songes heureux.
 
1803
 
I quote it because I failed to find a tolerable English translation of Pushkin's poem:
 
Прозерпина
 
Плещут волны Флегетона,
Своды Тартара дрожат,
Кони бледного Плутона
Быстро к нимфам Пелиона
Из аида бога мчат.
Вдоль пустынного залива
Прозерпина вслед за ним,
Равнодушна и ревнива,
Потекла путем одним.
Пред богинею колена
Робко юноша склонил.
И богиням льстит измена:
Прозерпине смертный мил.
Ада гордая царица
Взором юношу зовет,
Обняла — и колесница
Уж к аиду их несет;
Мчатся, облаком одеты;
Видят вечные луга,
Элизей и томной Леты
Усыпленные брега.
Там бессмертье, там забвенье,
Там утехам нет конца.
Прозерпина в упоенье,
Без порфиры и венца,
Повинуется желаньям,
Предает его лобзаньям
Сокровенные красы,
В сладострастной неге тонет
И молчит, и томно стонет...
Но бегут любви часы;
Плещут волны Флегетона,
Своды тартара дрожат:
Кони бледного Плутона
Быстро мчат его назад.
И Кереры дочь уходит,
И счастливца за собой
Из Элизия выводит
Потаенною тропой;
И счастливец отпирает
Осторожною рукой
Дверь, откуда вылетает
Сновидений ложный рой.
 
1824
 
Eros, Thanatos and Morpheus are not mentioned in this magic poem but one feels their divine presence (just as one feels their constant presence in Ada). The line Ада гордая царица ("the proud queen of Hades") grammatically can be read "the proud queen Ada,"* Tartar reminds one of Antiterran Tartary, and the poem ends in a false swarm of dreams flying out from Elysium.
Ada ends in ninety-seven-year-old Van and Ada, two years younger than Van, dying in one bed (after Dr Lagosse gave them a mortal injection of morphine). On his deathbed Van asks: "are not our childhood memories comparable to Vineland-born caravelles, indolently encircled by the white birds of dreams?" (5.6)
 
*first noticed by Victor Fet
 
Alexey Sklyarenko
Google Search the archive Contact the Editors Visit "Nabokov Online Journal" Visit Zembla View Nabokv-L Policies Manage subscription options Visit AdaOnline View NSJ Ada Annotations Temporary L-Soft Search the archive

All private editorial communications are read by both co-editors.