Dear Editors!

I want to share an attempt to translate an English poem by Nabokov in Russian "Exile", in the two variants, suddenly found on your forum confirmation that it can be read as written amphibrachs and iambic pentameter. Or not?
Alexey Filimonov, St.Petersburg

 

 

In a message dated 3/1/2010 8:07:02 AM Central Standard Time, MRoth@MESSIAH.EDU writes:

Here is a scan of the relevant lines from The Exile:

Verlaine had been also a teacher somewhere
in England. And what about great Baudelaire,
alone in his Belgi-an hell?

[Actually, in isolation these lines might be scanned as iambic pentameter!

Verlaine had been also a teacher somewhere
in England. And what about great Baud'laire,
alone in his Belgian hell?  ]

It seems as though Nabokov is having his fun with the syllabic rigidity of amphibrachic meter, showing how it forces three syllables on "Baudelaire" and capping the joke by forcing three on "Belgian." 

No way this could be scanned as iambic pentameter.  However, changing the syntax of the first line results in "Verlaine had also been a teacher somewhere," which is a fairly regular I5 line (with feminine ending).

 

 

ПОТУСТОРОННИЙ

 

Изгнанник из Франции – верно, поэт:

небрит, угловат, чуть прозрачен на свет,

            но вы разглядите его

спешащего в кампус, при яркости дня,

и в буре, когда он от гнева дождя

укрылся строкою Гюго.

О ветер, таинственной синью залей

и эту седую листву тополей,

и прошлое, и перемиги

красоток, и ножки, что шествуют сквозь

поэта, подобного духу, и врозь

несомые в будущность книги.

 

Верлен славный лектор, а где же Бодлер,

явивший величья и славы пример,

в бельгийском аду заточён?

Плющ в сон устремился, изгнанье воспев,

листва вспоминает прародину с «эф» –

то Франция иль Фаэтон.

Он в тело свое будто в тень погружен,

потомок еще не восставших времен,

            взыскуя язык нелукавый.

Автограф на стуле, в Булонском лесу,

застывшем средь прочих – как трон на весу,

и некий – пленённый канавой.

 

1942

 

ИЗГНАННИК

 

Поэт из Франции: небритость, легкий тик,

со стопкой книг худой его двойник,

вы встретите в рассеянье его

средь кампуса, увитого плющом,

и ум безумца – ветром возмущен,

(ища прибежища в строке Гюго),

что в блеске между листьев тополей

роняет синевы бездонный клей,

иначе разбежались бы предметы,

что шествуют насквозь – велосипед,

красавицы, их ножки, тени, свет,

и книги, суетою не задеты.

 

Верлен учитель в Англии. Бодлер

слагал в аду бельгийском, для химер,  

был одиночеству судьей и братом.

Глаза плюща устремлены на блеф.

Листва бормочет о стране на «эф» –

как, например, Фортуна или фатум.

Он соглядатай собственных теней,

и разум медитирует ясней

в распадах плоти, на немом экране.

Итог: Булонский лес, где стулья меж кустов,

один торчит во рву, в тенетах слов,

а прочие – внимают на поляне.