"Дружба Народов", ╧5, 1999

Татьяна Любецкая
Я попала в руки Набокова

1

Название швейцарского городка мелькнуло по ТВ в реляциях с музыкального фестиваля и исчезло, не пригодившись моей памяти. И вдруг возникло вновь ≈ завораживающее, таинственное: там провел свои последние годы Владимир Набоков... Надеяться когда-нибудь попасть туда у меня не было никаких оснований, не смела и мечтать. Но, видно, если очень упорно, направленно не смеешь, навязчивая туманность воображения вдруг однажды соскальзывает в явь, обретая яркий и четкий абрис ≈ того маленького городка, желто-голубой громады старинного отеля и мраморных бабочек, возможно, и завлекших его к тем берегам. Не правда ли, совершенно осеннее слово ≈ Монтре? Осенью я и прибыла туда. Словом, абсолютно немыслимый поворот судьбы. Он начался с реанимации.

...Очнувшись от наркоза, я увидела в проеме избирательного еще моего сознания открытое, улыбающееся лицо ≈ какое счастье после хирургических масок, деловито круживших в операционной! ≈ соседка по палате шептала мне что-то ободряющее. Ее звали Тамарой ≈ привет с ⌠Других берегов■. И выглядела она совсем не по-больничному, а в точности как в романе: ⌠золотисто-розовое лицо моей красивой, моей милой Тамары в незнакомой мне большой белой шляпе...■ Только вместо шляпы белела подушка. Оказалось, что Тамара читала какие-то мои рассказы, они ей нравились (что, кстати, явилось не последним средством заживления моих ран), и впоследствии именно она самым невероятным образом содействовала моему попаданию в Монтре. Мне было предложено поехать в Швейцарию ≈ в любой город (!) с тем, чтобы потом написать о путешествии. ⌠В любой?■ ≈ мечтательно переспросила я, разумеется, понимая, что ничего такого со мной произойти не может, но разговор следовало поддержать, и я поддержала: ⌠А можно в Монтре?■ Нет, вот как раз Монтре в наших маршрутах пока нет, зато во все остальные...

≈ Видите ли... ≈ пробормотала я, ≈ мне бы хотелось в Монтре...

≈ Уверяю тебя, ≈ рассмеялась Тамара, ≈ Люцерн, Женева ничуть не хуже, и можно ехать хоть через неделю, а в Монтре еще неизвестно когда...

≈ Я подожду, ≈ с примерной тупостью сказала я и, чтобы как-то прервать всеобщее недоумение, пояснила, ≈ мне бы хотелось побывать в городе, где жил Владимир Набоков.

Прошла неделя, другая... месяц... Я стала понемногу забывать о Швейцарии, как вдруг звонок ≈ можно отправляться в Монтре! И когда речь зашла об отеле, я, уже вполне освоившаяся в жанре фантастики, спросила:

≈ А можно в ⌠Монтре-палас■?

Только на секунду Тамара задумалась, с кем-то переговорила и затем выдала:

≈ Пожалуйста. И, кстати, выяснилось, что генеральный директор отеля ≈ поклонник Набокова, он подберет для тебя материалы о нем. К тому же он знаком с сыном писателя, который живет в Монтре, и обещал устроить тебе встречу с ним.

Разумеется, поверить во все это было трудно. Я уже села в самолет, но и тогда самолет самолетом, а Монтре все еще оставался городом снов, ⌠гранитным подкидышем эльфов■ ≈ до тех самых пор, пока я не ступила на каменный ковер перед отелем ⌠Монтре-палас■.

Почему он поселился именно там? Ведь после ⌠Лолиты■ мог, наверное, выбрать любой город, любое место на Земле. Возможно, отчасти навели на те места наши классики: ⌠В то или иное время почти все знаменитые русские писатели бродили здесь: Жуковский, Гоголь, Достоевский, Толстой...■ Но почему именно здесь? Чтобы это попытаться понять, лучше всего, конечно, посетить Монтре, хотя ответ маячит уже дома ≈ в самом слове ⌠Швейцария■, оно влечет каким-то хрестоматийным блаженством и малодоступным нам понятием ⌠нейтралитет■.

Если из Женевы в Монтре вы едете на машине вечером, когда уже темно, то шелковость пути постигаете ⌠на ощупь■. Вдруг справа выплывает огромное Женевское озеро, вправленное в россыпь разноцветных огней, вкруг него тихо дремлют Швейцарские и Французские Альпы, и все ваши ⌠почему■ тонут в темных глубинах...

В Монтре вас встречают, будто ждали всю жизнь. Всеобщая, тотальная приветливость. Такое впечатление, что Швейцария вообще не производит косых взглядов и сведенных бровей. Я, по крайней мере, их там не встречала. Поэтому такие чувства, как настороженность, опасение, короче, весь этот сторожевой пес твоего ⌠я■ по прибытии в Монтре быстро чахнет и околевает, высвобождая таким образом целое помещение, отведенное под охрану. Его теперь можно заполнить чем угодно, новыми впечатлениями, допустим...

Камерный городок, растянувшийся вдоль северо-восточного берега Женевского озера и окруженный Альпами, хорошо защищен от ветра и с давних пор зовется жемчужиной Швейцарской Ривьеры. В его акварельный прибрежный узор тонко вписан Chateau de Chillon (Шильонский замок), дающий городу щемящую ноту старины, ≈ у Набокова он мелькнул в ⌠Других берегах■ ⌠крупицами перламутра вместо окон■. А в иные времена вдохновил Байрона и Руссо. Кстати, внешний очерк судьбы Руссо напоминает набоковский: в юности покинул родную Швейцарию, скитался по Европе слугой, учителем музыки... пока наконец в Париже не стал великим Руссо. Правда, в отличие от Набокова, он в ореоле своего величия все же посетил родные места и в швейцарскую историю вписан как швейцарский писатель и философ (не французский, как учили нас), в то время как Набоков ≈ американским романистом русского происхождения.

Все же, если бы меня спросили: ⌠Кто твой любимый русский писатель?■ ≈ я могла бы ответить: ⌠Набоков■. ≈ ⌠А из зарубежных?■ ≈ ⌠Тоже он■. Так экономно (не лучше ли сказать, расточительно?) распорядилась бы я тем, что обычно называют литературным пристрастием и что на самом деле является чем-то совсем другим.

...Как-то меня пригласили выступить на литературном вечере вместе с другими авторами одного молодежного журнала. Говоривший первым поэт признался, что в жизни ему очень повезло ≈ он попал в хорошие руки, его направляли Аксенов, Окуджава... Затем поэтесса также возблагодарила мэтра, поддержавшего ее. И я почувствовала не то досаду, не то торжество: мне не довелось ⌠попасть в руки■ ≈ разве что учителя фехтования ≈ не это ли лучшая школа для литератора?

Я сидела на сцене, замышляя монолог о своем беспризорном, никому не интересном развитии, как вдруг сказала: ⌠Я тоже попала в хорошие руки!■ ≈ ⌠В чьи?■ ≈ поинтересовалась сидевшая рядом поэтесса. ⌠В руки Набокова■. ≈ ⌠Как это?■ ≈ она даже развернулась ко мне всем телом. ⌠Ну... так■, ≈ неопределенно протянула я, решив, что разъяснение только повредит блеску признания. Оно же было не вовсе безосновательным.

Выпав из большого спорта, из фехтования, я обнаружила, что не знаю многого из того, что знали люди ⌠в миру■ (решетка маски, узость дорожки). Я услышала о Набокове, лишь когда его стали печатать у нас, взяла почитать и... попалась.

Я последовала за ним с алчностью переселенцев, ринувшихся в поисках сокровищ за моря, и он не обманул. Он завел меня ⌠к тем тайным глубинам человеческой души, где проходят тени других миров, как тени безымянных и беззвучных кораблей■ ≈ слова Набокова о Гоголе, вполне применимые к нему самому. Он так свободен в этих своих странствиях сквозь души и миры, что с ним и ты можешь подойти к самому краю бытия, к глухой стене этого мира. Еще немного, и будешь вхож в запредельное.

Он, смешно сказать, помог мне и в земном. Прежде я никак не могла запомнить, на какую сторону застегивается женская одежда, и при необходимости всегда пользовалась ⌠шпаргалкой■ ≈ проверяла на себе. Теперь же, собираясь, скажем, купить женскую блузку (они часто совсем неотличимы от мужских сорочек), я твержу себе, входя в магазин: ⌠Ваши фразы запахиваются налево■ (так герой одного набоковского рассказа разоблачил ⌠прожорливую романистку■, взявшую мужской псевдоним).

В его прозе есть что-то от фехтования ≈ виртуозность, блеск и неотразимая точность фраз (фрагменты рапирного поединка тоже называются фразами). И в то же время чисто фехтовальная отстраненность, пронзительность: тот, кто обречен работать клинком, и сам вечно на острие... Он брал уроки фехтования ⌠у гуттаперчевого француза Лустало... и возгласы проворного противника ⌠Battez!■, ⌠Rompez!■ ≈ смешивались с лязгом рапир■. Причастность к этому лязгу, мнится мне, вносит в ⌠наши отношения■ второй план, привкус тайного сообщничества. Но этого мало. В романе ⌠Дар■ я вдруг нахожу для себя маленький сюрприз: ⌠Некто Любецкий, адъютант образцового лейб-гвардии уланского полка, лихой малый ⌠с фамилией как поцелуй■...

С любимыми поэтами ныне принято прогуливаться (я о таком и не помышляла). Цветаева просто написала: ⌠Мой Пушкин■. Мне же хочется сказать ⌠наш Набоков■, хотя тут ⌠наш■ явно из породы ⌠мой■.

Семь городов боролись за право называться родиной Гомера ≈ видно, поздно спохватились. За Набокова пока, кажется, никто не борется. Просто на Западе он известен как американский классик, а на Востоке много других проблем. Но какой же он американский, если из России? Вроде бы какая разница, откуда, главное ≈ какой. А вместе с тем именно корни, почва во многом определяют тональность, узоры фантазии, ее ассоциации и подтекст. Или такая, допустим, ⌠деталь■, как внезапный, насильственный отрыв от этой почвы... Сам Набоков, правда, неизменно говорил, что он американский писатель, но обычно в контексте таких оговорок, которые меня лично убеждают в обратном. Восемь романов написаны им на русском языке и восемь ≈ на английском. Абсолютное это равновесие раздражает своей мнимой несговорчивостью, являя притом всю смехотворность деления писателя арифметическим путем, где отчий дом и детство легко выносятся за скобки, тем более что и дома-то уже не существует: ни в Выре, ни в Батово набоковских усадеб давно нет. А в Рождество их дом сгорел несколько лет назад как раз в день рожденья писателя. Случайно, нет ли ≈ такие эффекты нам все еще удаются. Это даже не приглашение на казнь ≈ приглашение к забвению. Оно, впрочем, не принято.

После всемирного и скандального успеха ⌠Лолиты■ человечество, в большинстве воспринявшее этот роман как пощечину, забыть его не может. Кое-кто до сих пор требует сатисфакции. Другие же не могут забыть его Дар, его магию и ту великую неприкаянность, на которую он был обречен. В апреле 19-го года ⌠в полном согласии с эпохой■ юный Набоков покинул Россию на судне с тематическим названием ⌠Надежда■. И оно не подвело ≈ отплыл в неизвестность, завершившуюся известностью. Не сразу, правда. Пришлось пройти все круги изгнания (по странам, готовым эмигранта столь же призреть, сколь и презреть), пока не попал в Америку, где, наконец, стал богат и знаменит. Тем не менее он не остается жить в Америке. В Россию тоже вернуться не может (⌠уродливая тень полицейского государства не развеется еще при моей жизни■). Он направляется в Швейцарию, в Монтре.

Набоков провел там свои последние восемнадцать лет, тринадцать из которых ≈ самые последние ≈ жил в отеле ⌠Монтре-палас■, хотя мог уже в то время купить дом ≈ не купил... Впрочем, он ведь написал ⌠нам■ едва ли не каждой своей строкой, что свой дом представлял лишь в России...

Что ж, если в отеле, так именно в таком должен был поселиться Владимир Набоков ≈ высокородность, основательность дворца неопровержимы. Построенный в начале века, один из лучших отелей мира похож на огромный корабль. Величаво ⌠плывет■ он вдоль берега, и его многоярусные ⌠палубы■ с ярко-желтыми маркизами видны далеко на озере ≈ маяк для одиноких парусников, нежными белыми хвостиками вкрапленных в синий фон воды. Поселившись в отеле, вы, возможно, расслышите в тиши коридоров неторопливую тяжеловатую поступь Набокова, почувствуете подкупающее сочетание дворцовой прохлады с теплым приемом персонала отеля. Его генеральный директор Ханс Видеман, тонкий и жизнерадостный собеседник, все твердил, что поможет во всем. (⌠Здесь все возможно!■) И в этой атмосфере наибольшего благоприятствия мне показалось, что плохое знание языка (мое) необычайно оживляет общение: все время подыскиваешь слова, которые заменили бы те, что ты не знаешь, лихорадочно перестраиваешь фразы под свой убогий словарь, и в результате они оказываются ярче, свободней тех, что на поверхности, а значит, сильней будоражат мысль собеседника.

Мысли наши и так, впрочем, взбудоражены Набоковым. Мои настолько, что я, обычно засыпающая, едва лишь подойду к кровати, в Монтре вообще не могла спать, лишь короткими перебежками с помощью пилюль. Сам факт моего пребывания в Монтре и перспектива встречи с сыном писателя не позволяли забыться в благостном сне.

Мне, конечно, не терпелось увидеть номер Набокова, его кабинет. Быть может, я увижу стопки разлинованных бристольских карточек, на которых он умудрялся размещать свои романы ≈ мозаичность воображения, мозаичность написания ≈ не это ли самое ⌠выгодное размещение■?

Я спросила, наконец, о номере, но... ⌠к величайшему сожалению, невозможно... десять лет назад отель был подвергнут капитальному ремонту...■. Разумеется, в исчезновении номера есть скрытый смысл, и ремонт ≈ лишь хитрый камуфляж судьбы. Уцелей последняя обитель Набокова ≈ это могло бы явиться бестактностью по отношению к тем, сгоревшим в России. Возможно, это также напоминание о том, что писатель склонен был отдать на прочтение лишь книги свои, но не жизнь... Зато неизменным осталось то, что можно назвать трассой Набокова (я потом водила по ней встретившегося в Монтре соотечественника): вот сквер при отеле на самом берегу Женевского озера ≈ тут он любил гулять с женой, рядом корт, где играл в теннис; кажется, именно в этом киоске покупал газеты и бристольские карточки. А там, наверху, в альпийских закоулках его поджидали и ловили плутовки-бабочки (конечно же, они ≈ его), к ним можно подобраться в маленьком вагончике ≈ он медленно, но верно утащит вас в горы, прямо к панорамному ресторану с ⌠перевернутыми■ видами на жизнь: облака, небо, Альпы ≈ все внизу. Но ≈ мимо, мимо ≈ ресторан потом ≈ туда, где по неверной, скользкой от дождя тропинке можно забраться еще выше и глянуть вниз ≈ дух захватит от торжествующей беспредельности глубин с ослепительно сверкающими далеко внизу осколками озер. Внезапно могучий ветер едва не снимет вас с горы, что ж, пусть, ведь там, внизу так невообразимо, так страшно красиво...

Владимир Набоков вел в Монтре уединенный образ жизни ≈ (⌠Я целиком и полностью стою за башню из слоновой кости■) ≈ и, верно, Монтре с его озерной тишиной и высью Альп мог сойти за такую башню...

На кладбище Клэренс ≈ умиротворяющее, ясное, цветущее место ≈ я долго ищу могилу Набоковых, оказывается, она в самом центре. Голубая прямоугольная плита, вокруг нее совсем свежие цветы. Еще и мои ромашки, которые я долго, придирчиво выбирала среди других цветов.

К сожалению, Дмитрия Набокова в те дни не оказалось в Монтре, и я искала хоть кого-нибудь, кто помнил, знал Владимира Набокова. Такой человек нашелся ≈ бармен отеля Антонио Тригеро.

Мы сидим с Антонио в его баре, и он, ⌠жгучий испанец■ и совершенно русская душа, взахлеб рассказывает об их встречах. Но в этом пылком потоке много почтения и мало информации. И тогда я сужаю диалог до границ бара: ⌠Что пил?■ ≈ ⌠Кофе, минеральную воду, чай...■ ≈ ⌠И все?■ ≈ ⌠Все■. ≈ ⌠А вино, водку?■ ≈ ⌠Никогда■. ≈ ⌠Странно, ≈ думаю я... ≈ Никогда?!■ ≈ ⌠По крайней мере, в баре никогда, ≈ деликатно уточняет Антонио, быть может, в столь твердом отрицании видящий верность писателю из России, и
добавляет: ≈ В баре он назначал все деловые встречи, интервью ≈ вон за тем столиком, а друзей принимал у себя в апартаментах...■

Фотограф щелкнул нас с Антонио у его стойки, затем усадив на ⌠место Набокова■.

≈ Вот родись вы пораньше и поближе к моему бару, ≈ смеется Антонио, ≈ могли бы поговорить с ним самим...

≈ Простить себе не могу... ≈ сокрушенно бормочу я, ≈ но ведь я и так с ним разговариваю... Вот только голос... Какой у него был голос?

≈ Низкий, приятный... Это вообще был человек остроумный, обаятельный...

Стоп. Вот, кажется, и информация. Вопреки тому, что часто приходилось слышать, читать о Набокове ≈ ⌠невыносимые, желчные, закушенные фразы■ о его будто бы желчности, холодности, высокомерии. Антонио вспоминал, какой редкой приветливости это был человек. Отчего же такая молва? Причем в ⌠закушенных■ отзывах обычно как-то смешивается нелицеприятность, холодность в общении с людьми и в произведениях. Но ведь писатель, избравший местом обитания башню из слоновой кости, не мог ⌠горячо■ общаться со всеми. Что же касается произведений, то, наверное, чем дальше их смысл от читателя, тем ему холоднее. Набоков же вообще замечен в пристрастии к литературным ловушкам и мистификациям и, как его Себастьян Найт, ⌠все время играет в какую-то игру собственного изобретения, не сообщая партнерам правил■. Играй же и разгадывай. Не хочешь ≈ не играй. В его прозе столько шифров и пластов, что любители легкой читательской наживы ≈ сюжетной ≈ не могут (не хотят?) ее постичь, отсюда ≈ упреки в холодности, искусственности, даже маниакальности. Из интервью: ⌠Ваше почти маниакальное внимание к фразировке, ритму, каденциям и оттенкам слов...■ Интересно, а как еще должен работать писатель?

Вообще-то тех, ⌠кому холодно■, не волнуют каденции и оттенки, их занимает гамлетовский вопрос ≈ было или не было? ≈ отношение самого писателя к нимфеткам. О, этот влекущий сумрак тайной страсти! ⌠Люди склонны недооценивать силу моего воображения и способность разрабатывать особую систему образов■, ≈ отвечал Набоков репортеру ⌠Плейбоя■, вкрадчиво настаивавшему на ⌠нездоровом интересе писателя■. Но,
господа! ≈ хочется, наконец, сказать. ≈ Какое ваше дело! Землю крестьянам, книги читателям, а личную жизнь писателя ≈ писателю.

Конечно, если исходить из того, что в каждой женщине живет и умирает нимфетка, а каждый мужчина лелеет (душит?) в себе Гумберта Гумберта, то писатель, как водится, и нимфетка, и мерзкий, нежный Гум, и весь, если угодно, состав Рамсдэльской гимназии... И тогда я ≈ благодарный чита-тель ≈ отражение и продолжение умысла писателя, его завораживающей игры слов, мыслей, чувств и даже высокомерия. Единственно приемлемая, по-моему, мера. Это все равно, как не может быть чести наполовину. И как, собственно, еще должен нести себя, свое слово писатель, столь уникально одаренный ≈ потомок славного рода, Мастер высокой поэзии, прозы, к тому же и в земной жизни счастливый? Высокомерие было, вероятно, также защитой его ранимой и так опасно раненной души ≈ в самом начале жизни две великие потери: Родины и отца...

Критики, вероятно, мало (вообще не?) читавшие Набокова, называют его нерусским, а у него на всех берегах ≈ Россия. То есть не только в таких, скажем, вещах, как ⌠Другие берега■, ⌠Николай Гоголь■, ⌠Подвиг■ (а как любовно, бережно он пишет о Пушкине!), но даже там, где ее вроде бы вовсе нет и быть не может, ≈ в ⌠Лолите■ допустим. Такая там истинно российская бездна отчаяния и глубина...

Он, конечно, в защите не нуждается (⌠хвала мне кажется странной фамильярностью, а хула ≈ праздным ударом по призраку■). Он работал там, где ⌠человеческая мысль летает на трапециях вселенной■, и, может быть, вообще недосягаем.

Покидая Монтре, я бросила прощальный взгляд на нехотя просыпающиеся Альпы и, кажется, поняла, что могло удержать здесь Набокова.

...Когда в альпийском вагончике я карабкалась в горы, ничто будто бы не могло поколебать заготовленного мной еще дома умиления конфетными домиками, отважно и ловко сидящими на крутых склонах, умытыми и причесанными на пробор двориками... И вдруг будто что-то толкнуло меня изнутри ≈ с изумлением я увидела, что лес вокруг совершенно как у нас! Мимо открытых окон вагончика ⌠мелькали печальные перелески■, ⌠верхи и стволы сосен сложно обменивались тенями и хвоя напоминала водоросли, шевелящиеся в воде■. Разумеется, мне известно, что в горах можно найти растительность разных климатических поясов, но одно дело знать о поясах и совсем другое ≈ там, в Альпах внезапно оказаться в ⌠своем■ лесу: мокрый орешник, мокрые ели и никакого швейцарского лоска: на прелом, буро-золотом ковре валяются сорванные ветром ветки, сломанные деревья, даже мусор. А вот и дырка ≈ пепелище от костра. Внезапно вагончик строго окружают великаны-Альпы в ритуальных шапках облаков ≈ нет, все-таки мы в Швейцарии.

Выходя из отеля, я ⌠уронила■ в одном из его закоулков копейку ≈ верный способ вернуться в понравившиеся края.

2

...Вернулась спустя три года. Правда, не совсем туда... Это была затея на грани вымысла ≈ снова выйти на фехтовальную дорожку, да еще чемпионата мира! Я ведь давно уже бросила фехтование, позабыла весь этот дуэльный кураж и вдруг...

Я решилась на это во многом из-за того, что чемпионат проходил в Швейцарии, в предместье маленького городка Ла-Шо-Де-Фон. Я думала как-нибудь там отфехтовать, а затем отправиться, нет, не в Монтре ≈ в Женеву, где живет сестра Владимира Набокова, и, может быть, увидеться с ней. В Москве меня снабдили кой-какими рекомендациями, пожеланиями, и в полном вооружении ≈ рапиры, ручки, блокнот ≈ я вновь отправилась в Швейцарию.

В каком-то смысле встреча с Еленой Владимировной была даже предпочтительней, чем с сыном писателя: полагаю, она знала Набокова дольше всех ≈ с детства и до конца его дней, да к тому же ≈ была им любима.

Опускаю здесь картины батальных сцен чемпионата мира (как прекрасен и грозен этот бал бретеров!), а также свои фехтовальные выпады ≈ совсем другая история. Едва закончив бои, я позвонила Елене Владимировне, и она (о, чудо!) назначила мне встречу на послезавтра в два часа дня.

В то утро, спешно проглотив яйцо и сок ≈ обильный, яркий табльдот побоку, ≈ я покинула уютный отельчик в горах и в компании товарищей по оружию выехала в Женеву. Я, конечно, волновалась ≈ не опоздать!.. И как меня примут? И что спросить? ≈ ведь все уже спрошено...

Бесшумно мчится электричка, вагон почти пуст, мои спутники лопочут без умолку: что посмотреть в Женеве, где себя показать (сфотографироваться), где, что купить... Поэтому я отсаживаюсь от них, и они понимающе кивают ≈ мол, давай, готовься. Вынимаю из сумочки блокнот, щеки мои горят, как некогда на годовой контрольной в школе. Лезу за ручкой ≈ их, оказывается, у меня 9! Я так боялась в этот исторический момент оказаться безоружной, что, видимо, кидала в сумку все ручки, попадавшиеся под руку. Причем одна из них дала течь, так что через минуту руки мои были перепачканы, как на той контрольной.

Ну что ты так трепещешь, говорю я себе ≈ не к Набокову же едешь ≈ к сестре. Да, но ведь сестра любимая, а это может означать единодушие, единомыслие...

Приезжаем в Женеву примерно за два часа до встречи. Ира и Миша склоняют меня, ⌠пока есть время■, покататься на трамвайчике по озеру, посмотреть Женеву, но я рассеянно оглядываю один из красивейших городов мира, бесконечную, причудливо выписанную линию берега, знаменитый фонтан, гигантским сверкающим клинком устремленный ввысь, и бормочу: ⌠Потом■. Оценив мою отстраненность, Мишка смеется: ⌠Ты че, как профессор Плейшнер, ≈ соберись! Смотри ≈ вот вокзал, напротив аптека, около нее ≈ вон за теми столиками встречаемся в пять, в крайнем случае в шесть ≈ чтобы успела город посмотреть■...

Я подошла к дому Елены Владимировны за час до встречи и, убедившись, что это тот самый дом, отправилась в кафе напротив. Там я привела себя в порядок, заказала ⌠капуччино■ и уткнулась в блокнот. Ровно в два позвонила у заветной двери, но она не открылась. Радостное нетерпение сменилось беспокойством, сомнением... Я позвонила снова ≈ тишина... А может быть, Елена Владимировна заболела? Забыла обо мне? Уехала?! Я перебрала все возможные и невозможные варианты и когда дошла до последнего ну, конечно, этого же не может быть, чтобы вот так просто... ≈ дверь вдруг отворилась и улыбающаяся Елена Владимировна сказала: ⌠Как хорошо, что вы пришли вовремя■. Если мне в жизни и приходилось слышать о себе подобное (признаюсь, не припомню), то не часто. И я посчитала такое начало удачей.

Я вошла в квартиру и сразу попала в царство Набокова ≈ кругом его книги, на разных языках, письма, альбомы с фотографиями. Около одного из них ≈ как олицетворение бесприютной, но не потерявшей стержня эмиграции ≈ камень из Выры, из фундамента отчего дома... Елена Владимировна приняла меня радушно, и волнение мое улеглось. Она рассказывала о своем детстве, о дружбе с братом, которая началась, впрочем, не сразу. Когда она была совсем маленькая, они вовсе не общались ≈ лишь за завтраком да за обедом, слишком большая для детей разница в
возрасте ≈ семь лет! Но позже, после революции уже в Крыму (ей 11, ему 18) очень подружились и много времени проводили вместе.

≈ Брат учил меня стихосложению по методу Андрея Белого, учил различать бабочек, рисовать... Он вообще чудно рисовал... А еще он очень любил цыганские романсы...

Вот новость! Я нигде не читала об этом пристрастии Набокова, и оно мне по душе, к тому же никак не вяжется с холодностью и искусственностью, якобы совершенно сковавшими писателя.

≈ ... А потом мы надолго расстались и встретились лишь спустя двадцать четыре года, уже в Швейцарии. Тут мы вновь стали видеться постоянно и были очень близки...

Елена Владимировна вспоминает о жизни в эмиграции, о том, как долго семья существовала на жемчужное ожерелье матери, как хорошо их принимали в Чехословакии. И вдруг все изменилось.

≈ ...1945 год. В Прагу вошли советские войска, а на русских эмигрантов у советов были списки. Однажды пришли за нами два чекиста. Но нас с мужем в тот момент, к счастью, дома не оказалось. А второй раз они к нам по русской халатности уже не пришли... Зато пришли к соседям. Это была пожилая немецкая чета, у них два сына воевали на русском фронте. Когда пришли за ними, я была дома. Звонок в дверь, входит чех ≈ уже с красной звездой на фуражке и спрашивает, не немка ли я. Я сказала, я русская. Тогда он отправился к немцам. Старика дома не было, только его жена. Так тот чех просто взял и повесил ее... Меня потом тоже преследовали ≈ мои сотрудники по библиотеке. Они доносили, будто я ходила с немцами в театр. А я в жизни ни одного немца, кроме соседей, не видела. Знакомый чех, женатый на русской, перевел меня тогда в Министерство иностранных дел. А позднее другой знакомый устроил в Женеву, в библиотеку ООН, где я проработала девятнадцать лет...

Когда тебе девяносто три, не все и не всех легко вспомнить. Но есть люди, которые не забываются. Например, Галина Кузнецова и Марга Степун. После того, как Кузнецова рассталась с Буниным, они вдвоем с Маргой уехали в Женеву, где, собственно, Елена Владимировна с ними и подружилась. Она вспоминает, что Степун была очень остроумна. Они с Кузнецовой оставались вместе до самого конца. Первая умерла Марга, а вскоре за ней ушла и Кузнецова...

Говорить с Еленой Владимировной сущее удовольствие ≈ невзирая на жестокий плен больных суставов, она в общении проста, и притом строга той особенной строгостью, которая дается, по-видимому, породой и воспитанием.

В ней и сейчас видна миловидность, которая покоится на соразмерности черт, ≈ время лишь старит ее, но не стирает. И я легко нахожу в моей собеседнице ту девочку с семейной фотографии, которая дружила с юным Набоковым.

≈ ...Вы представляете, каково это, когда сыну шестьдесят лет?! ≈ вдруг спрашивает Елена Владимировна, как бы говоря ≈ а маме, значит, сколько? Но я не замечаю ее возраста, я вообще не очень доверяю этой категории ≈ ее относительность, ирреальность очевидна. В сущности, мы рождаемся и умираем в один день. Или в один век ≈ ну в два... Как ни крути, а все быстро.

≈ ...Я была в России много раз. Впервые ≈ в 69-м году и потом каждый год, вплоть до 80-го... ≈ рассказывает меж тем Елена Владимировна. Я, разумеется, не спросила, почему она приезжала столько раз. Я могла бы спросить об этом любого интуриста, но не ее. Это было бы равносильно вопросу ⌠зачем вы навещали свою родину?■. ≈ Я ездила в Петербург каждый год, хотя брат меня отговаривал и, смеясь, предупреждал, что не поедет вызволять, когда меня арестуют. А я привозила ему всякие смешные сценки из тех поездок, и потом кое-что появилось во ⌠Взгляни на арлекинов■.

≈ Много ли у вас побывало наших писателей?

≈ Двое.

≈ Вы их помните?

≈ Конечно. Один из них задал мне бестактный вопрос ≈ был ли брат верующим?

≈ А вы помните об одном несостоявшемся визите? Я читала, что наш знаменитый писатель, Нобелевский лауреат, представлявший на эту премию Набокова, очень хотел увидеться с ним. Он будто бы уже подошел к отелю ⌠Монтре-палас■, но... Вы, конечно, поняли, я о Солженицыне.

≈ Знаю только, что брат назначил ему встречу и в нужный час спустился с Верой Евсеевной и со мной вниз ≈ я в тот день была у них. И вот втроем мы ждали, но никто не пришел. Версии такие. Первая ≈ что Солженицын подошел к отелю, увидел всю эту роскошь и она его оттолкнула. Вторая ≈ возможно, он не получил письма брата, в котором было назначено время визита.

Снова версии! Вообще-то мне было интересно узнать не только о причине ⌠невстречи■, но также и о том, как Солженицын представлял Набокова на Нобелевскую премию и что из этого вышло, верней, не вышло. Я было хотела поискать ответы в Москве, все же родной мой город ≈ ближе, чем Женева! Но мне объяснили, что до Солженицына добраться не просто...

≈ Вы читали ⌠Аду■? ≈ вдруг как-то сразу, будто проверяя меня, спросила Елена Владимировна.

≈ Да.

≈ А помните там пикник?

≈ Конечно... ≈ живо отозвалась я, потому что сравнительно недавно прочла ⌠Аду■ два раза подряд. ≈ Но в романе ведь не один пикник...

≈ Ну да... так вот, кто там появляется на втором?

≈ Какие-то рабочие... или бедные горожане... ≈ не очень уверенно говорю я, потому что они возникают в романе всего раз...

≈ Не рабочие и не горожане. Я разгадала ≈ апостолы. А одежда, висящая на дереве, ≈ это Иуда.

≈ Признаюсь, я об этом не подумала, приеду домой, непременно посмотрю. (У Елены Владимировны не оказалось ⌠Ады■ на русском.)

Как истинные женщины, мы, между прочим, болтали и о пустяках. Я, кстати, обмолвилась, что прибыла к ней прямо с поля битвы ≈ знает ли она что-нибудь о фехтовании?

≈ Да, да, конечно. Ведь брат и отец брали уроки фехтования у Лустало. (Вот он, гуттаперчевый француз с ⌠Других берегов■!)

≈ А знаете ли вы, ≈ спрашивает Елена Владимировна, ≈ как говорили раньше в России, когда теряли что-нибудь? ⌠Черт, черт, поиграй и отдай!■ А здесь по-другому: ⌠Святой Антоний, верни мне, пожалуйста, то, что я потерял■.

В какой-то момент я решаюсь спросить: ⌠Очень тосковал Владимир Владимирович по России?■ И получаю строгий ответ: ⌠Нет, вовсе нет, ≈ и это говорит она, которой посвящено одно из бесконечных щемящих стихотворений, обращенных к России, датированное к тому же днем ее рожденья. ≈ Это ему вообще не было свойственно■. Но его проза... Но стихи... ≈ всегда несравненно большая реальность, чем сама реальность...

... и так в Россию вдруг потянет,
обдаст всю душу тошный жар, ≈
особенно, когда комар
над ухом пропоет в безмолвный
вечерний час, ≈ и ноет грудь
от запаха черемух. Полно,
я возвращусь когда-нибудь.

Я, конечно, не могу не верить Елене Владимировне. Тем более Набокову... Внезапно я понимаю: никакого противоречия и нет. Есть сочетание беспредельной тоски по России и презрения к режиму. К тому же по самому высокому счету ≈ духовному ≈ разрыва так и не произошло:

Наш дом на чужбине случайной,
где мирен изгнанника сон,
как ветром, как морем, как тайной,
Россией всегда окружен.

В ⌠Других берегах■, там, где речь о жизни в Крыму, есть слова: ⌠И вдруг, с не меньшей силой, чем в последующие годы, я ощутил горечь и вдохновение изгнания■. В сопряжении трех последних слов ≈ весь Набоков. Весь русский писатель Набоков.

Послесловие

Я прилетела домой из Женевы, и через три дня раздался телефонный звонок.

≈ Вы?!

≈ Да, да, здравствуйте! Возьмите ⌠Аду■ и откройте тридцать девятую главу...

≈ Уже! Как только приехала, сразу открыла и убедилась ≈ вы правы, спасибо!

В ответ Елена Владимировна, улыбаясь ≈ мне это было хорошо видно, ≈ сказала:

≈ Ну, ну, пожалуйста...