Subject
Omsk & Neochyomsk in LATH
From
Date
Body
"A knowledge of Russian," writes George Oakwood in his astute essay on my Ardis, 1970, "will help you to relish much of the wordplay in the most English of the author's English novels; consider for instance this: 'The champ and the chimp came all the way from Omsk to Neochomsk.' What a delightful link between a real round place and 'ni-o-chyom,' the About-Nothing land of modern philosophic linguistics!" (2.10)
Neochyomsk hints at Noam Chomsky ("the father of modern linguistics"), but also reminds one of Nichevoki (from nichego, "nothing"), the literary group mentioned by Tsvetaeva in her memoir essay on Andrey Bely "Plennyi dukh" ("The Captive Spirit"):
Я, какой-то барышне:
- Что это?
- Борис Николаевич.
- Лекцию читает?
- Нет, слушает ничевоков.
- Ничего - чтo? (Барышня, деловито:)
- Это новое направление, группа. Они говорят, что ничего нет.
Подхожу. То есть как же слушает, когда говорит? Говорит, не закрывая рта, а обступившие его молодые люди, эти самые ничевоки, только свои раскрыли. И, должно быть, давно говорит, потому что, вот, вытер с сияющего лба пот.
- Ничего: чего: черно. Ч - о, ч - чернота - о - пустота: zero. Круг пустоты и черноты. Заметьте, что ч - само черно: ч: ночь, чёрт, чара. Ничевоки... а ки - ваша множественность, заселённость этой чёрной дыры мелочью: чью, мелкой чёрной мелочью: меленькой, меленькой, меленькой... Ничевоки, это блохи в опустелом доме, из которого хозяева выехали на лето. А хозяева (подымая палец и медленно его устремляя в землю и следя за ним и заставляя всех следить) - выехали! Выбыли! Пустая дача: ча, и в ней ничего, и ещё ки, ничего, разродившееся... ки... Дача! Не та бревенчатая дача в Сокольниках, а дача - дар, чей-то дар, и вот, русская литература была чьим-то таким даром, дачей, но... (палец к губам, таинственно) хо-зя-е-ва вы-е-ха-ли. И не осталось - ничего. Одно ничего осталось, поселилось. Но это ещё не вся беда, совсем не беда, когда одно ничего, оно - ничего, само - ничего, беда, когда - ки... Ки, ведь это, кхи... При-шёл сме-шок. При-тан-це-вал на тонких ножках сме-шок, кхи-шок. Кхи... И от всего осталось... кхи. От всего осталось не ничего, а кхи, хи... На чёрных ножках-блошки... И как они колются! Язвят! Как они неуязвимы... как вы неуязвимы, господа, в своем ничего-ше-стве! По краю чёрной дыры, проваленной дыры, где погребена русская литература (таинственно)... и ещё что-то...на спичечных ножках - ничегошки. А детки ваши будут - ничего-шеньки.
Блок оборвался, потому что Блок - чего, и если у Блока - черно, то это черно - чего, весь плюс черноты, чернота, как присутствие, наличность, данность. В комнате, из которой унесли свет - темно, но ночь, в которую ты вышел из комнаты, есть сама чернота, она.
...Не потому, что от неё светло,
А потому, что с ней - не надо света...
С ночью - не надо света. И Блок, не выйдя с лампой в ночь - мудрец, такой же мудрец, как Диоген, вышедший с фонарём - днём, в белый день - с фонарём. Один света прибавил, другой - тьмы. Блок, отдавши себя ночи, растворивший себя в ней - прав. Он к черноте прибавил, он её сгустил, усугубил, углубил, учернил, он сделал ночь ещё черней - обогатил стихию... а вы-хи-хи? По краю, не срываясь, хи-хи-хи... Не платя - хи-хи... Сти-хи?..
...Но если вы мне скажете, что...- тогда я вам скажу, что... А если вы мне на это ответите, что... - я вам уже заранее объявляю, что... Заметьте, что - сейчас, в данную минуту, когда вы ещё ничего не сказали.
«Не сказали»... А поди - скажи! Скажешь тут...
Но это не просто вдохновение словесное, это - танец. Барышня с таким же успехом могла бы сказать: «Это Белый ubertanzt ничевоков...»
Tsvetaeva compares Bely's impromptu speech to an inspired dance. According to the memoirist, Bely ubertanzt ("is overdancing") the members of the Nichevoki group. Similarly, in his review of Zapiski chudaka ("An Eccentric's Notes") Mandelshtam speaks of Bely's tantsuyushchaya proza ("dancing prose"). In his Ode to Beethoven (1914) Mandelshtam says that the composer asked the world to a dance of ritornello:
Кто по-крестьянски, сын фламандца,
Мир пригласил на ритурнель
И до тех пор не кончил танца,
Пока не вышел буйный хмель?
What man was it, what Flemish peasant’s son
Who summoned all the world to join the dance
And would not say the ritornelle was done
Until it had drawn out all drunken violence?
It seems to me that in LATH VN asks the world to a dance (waltz? fox-trot?) and "overdances" his critics.
George Oakwood looks like an American version of Yuli Aihenvald (Eichenwald means in German "oak wood"). As I pointed out before, Aihenvald is mentioned by Bely in his poem "To my Double (Leonid Ledyanoy)" in which Bely calls himself Harlequin Jaloux. (Leonid Ledyanoy is the hero of "An Eccentric's Notes".)
Omsk is the city where Dostoevski (the author of The Double, etc.) spent four years in prison (see his Zapiski iz myortvogo doma, "Notes from the House of the Dead", 1860). The hero of Vadim Vadimovich's novel The Dare (1950), Victor is the author of a concise biography and critical appraisal of Fyodor Dostoevski (2.5). The Dare corresponds to VN's Dar (The Gift) whose hero, Fyodor Gogunov-Cherdyntsev, writes a book on Chernyshevski. While belyi means "white", Chernyshevski's name comes from chyornyi ("black"), the fact stressed in The Gift:
And over there, thick smoke billows over the Fontanka canal in the direction of Chernyshyov Street, where presently a new, black column arises. ...Meanwhile, Dostoevski has arrived. He has arrived at the heart of the blackness, at Chernyshevski's place, and starts to beg him hysterically to put a stop to all this. (Chapter Four)
Chernota, the blackness, is also mentioned by Bely who, in the above quoted excerpt from Tsvetaeva's essay, says that Russian literature used to be chey-to dar (somebody's gift).
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Visit Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
View Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Visit "Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
Manage subscription options: http://listserv.ucsb.edu/
Neochyomsk hints at Noam Chomsky ("the father of modern linguistics"), but also reminds one of Nichevoki (from nichego, "nothing"), the literary group mentioned by Tsvetaeva in her memoir essay on Andrey Bely "Plennyi dukh" ("The Captive Spirit"):
Я, какой-то барышне:
- Что это?
- Борис Николаевич.
- Лекцию читает?
- Нет, слушает ничевоков.
- Ничего - чтo? (Барышня, деловито:)
- Это новое направление, группа. Они говорят, что ничего нет.
Подхожу. То есть как же слушает, когда говорит? Говорит, не закрывая рта, а обступившие его молодые люди, эти самые ничевоки, только свои раскрыли. И, должно быть, давно говорит, потому что, вот, вытер с сияющего лба пот.
- Ничего: чего: черно. Ч - о, ч - чернота - о - пустота: zero. Круг пустоты и черноты. Заметьте, что ч - само черно: ч: ночь, чёрт, чара. Ничевоки... а ки - ваша множественность, заселённость этой чёрной дыры мелочью: чью, мелкой чёрной мелочью: меленькой, меленькой, меленькой... Ничевоки, это блохи в опустелом доме, из которого хозяева выехали на лето. А хозяева (подымая палец и медленно его устремляя в землю и следя за ним и заставляя всех следить) - выехали! Выбыли! Пустая дача: ча, и в ней ничего, и ещё ки, ничего, разродившееся... ки... Дача! Не та бревенчатая дача в Сокольниках, а дача - дар, чей-то дар, и вот, русская литература была чьим-то таким даром, дачей, но... (палец к губам, таинственно) хо-зя-е-ва вы-е-ха-ли. И не осталось - ничего. Одно ничего осталось, поселилось. Но это ещё не вся беда, совсем не беда, когда одно ничего, оно - ничего, само - ничего, беда, когда - ки... Ки, ведь это, кхи... При-шёл сме-шок. При-тан-це-вал на тонких ножках сме-шок, кхи-шок. Кхи... И от всего осталось... кхи. От всего осталось не ничего, а кхи, хи... На чёрных ножках-блошки... И как они колются! Язвят! Как они неуязвимы... как вы неуязвимы, господа, в своем ничего-ше-стве! По краю чёрной дыры, проваленной дыры, где погребена русская литература (таинственно)... и ещё что-то...на спичечных ножках - ничегошки. А детки ваши будут - ничего-шеньки.
Блок оборвался, потому что Блок - чего, и если у Блока - черно, то это черно - чего, весь плюс черноты, чернота, как присутствие, наличность, данность. В комнате, из которой унесли свет - темно, но ночь, в которую ты вышел из комнаты, есть сама чернота, она.
...Не потому, что от неё светло,
А потому, что с ней - не надо света...
С ночью - не надо света. И Блок, не выйдя с лампой в ночь - мудрец, такой же мудрец, как Диоген, вышедший с фонарём - днём, в белый день - с фонарём. Один света прибавил, другой - тьмы. Блок, отдавши себя ночи, растворивший себя в ней - прав. Он к черноте прибавил, он её сгустил, усугубил, углубил, учернил, он сделал ночь ещё черней - обогатил стихию... а вы-хи-хи? По краю, не срываясь, хи-хи-хи... Не платя - хи-хи... Сти-хи?..
...Но если вы мне скажете, что...- тогда я вам скажу, что... А если вы мне на это ответите, что... - я вам уже заранее объявляю, что... Заметьте, что - сейчас, в данную минуту, когда вы ещё ничего не сказали.
«Не сказали»... А поди - скажи! Скажешь тут...
Но это не просто вдохновение словесное, это - танец. Барышня с таким же успехом могла бы сказать: «Это Белый ubertanzt ничевоков...»
Tsvetaeva compares Bely's impromptu speech to an inspired dance. According to the memoirist, Bely ubertanzt ("is overdancing") the members of the Nichevoki group. Similarly, in his review of Zapiski chudaka ("An Eccentric's Notes") Mandelshtam speaks of Bely's tantsuyushchaya proza ("dancing prose"). In his Ode to Beethoven (1914) Mandelshtam says that the composer asked the world to a dance of ritornello:
Кто по-крестьянски, сын фламандца,
Мир пригласил на ритурнель
И до тех пор не кончил танца,
Пока не вышел буйный хмель?
What man was it, what Flemish peasant’s son
Who summoned all the world to join the dance
And would not say the ritornelle was done
Until it had drawn out all drunken violence?
It seems to me that in LATH VN asks the world to a dance (waltz? fox-trot?) and "overdances" his critics.
George Oakwood looks like an American version of Yuli Aihenvald (Eichenwald means in German "oak wood"). As I pointed out before, Aihenvald is mentioned by Bely in his poem "To my Double (Leonid Ledyanoy)" in which Bely calls himself Harlequin Jaloux. (Leonid Ledyanoy is the hero of "An Eccentric's Notes".)
Omsk is the city where Dostoevski (the author of The Double, etc.) spent four years in prison (see his Zapiski iz myortvogo doma, "Notes from the House of the Dead", 1860). The hero of Vadim Vadimovich's novel The Dare (1950), Victor is the author of a concise biography and critical appraisal of Fyodor Dostoevski (2.5). The Dare corresponds to VN's Dar (The Gift) whose hero, Fyodor Gogunov-Cherdyntsev, writes a book on Chernyshevski. While belyi means "white", Chernyshevski's name comes from chyornyi ("black"), the fact stressed in The Gift:
And over there, thick smoke billows over the Fontanka canal in the direction of Chernyshyov Street, where presently a new, black column arises. ...Meanwhile, Dostoevski has arrived. He has arrived at the heart of the blackness, at Chernyshevski's place, and starts to beg him hysterically to put a stop to all this. (Chapter Four)
Chernota, the blackness, is also mentioned by Bely who, in the above quoted excerpt from Tsvetaeva's essay, says that Russian literature used to be chey-to dar (somebody's gift).
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Visit Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
View Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Visit "Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
Manage subscription options: http://listserv.ucsb.edu/