Subject
sleep, rose & most penetrating bodkin in Lolita
From
Date
Body
In The Enchanted Hunters (a hotel in Briceland where Humbert Humbert and Lolita spend their first night together) Quilty tells Humbert Humbert (the narrator and main character in VN’s novel Lolita, 1955) that his girl needs a lot of sleep and that sleep is a rose:
“Sorry. I’m pretty drunk. Good night. That child of yours needs a lot of sleep. Sleep is a rose, as the Persians say. Smoke?” (1.28)
According to Humbert Humbert, “the most penetrating bodkin” with which Trapp (Quilty) hurt him was the anagram-tailed entry in the register of Chestnut Lodge:
But the most penetrating bodkin was the anagram-tailed entry in the register of Chestnut Lodge “Ted Hunter, Cane, NH.” (2.23)
“Ted Hunter, Cane, NH” is an anagram of Enchanted Hunter.
In his famous monologue in Shakespeare’s play Hamlet mentions “a bare bodkin:”
To be, or not to be? That is the question—
Whether ’tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or to take arms against a sea of troubles,
And, by opposing, end them? To die, to sleep—
No more—and by a sleep to say we end
The heartache and the thousand natural shocks
That flesh is heir to—’tis a consummation
Devoutly to be wished! To die, to sleep.
To sleep, perchance to dream—ay, there’s the rub,
For in that sleep of death what dreams may come
When we have shuffled off this mortal coil,
Must give us pause. There’s the respect
That makes calamity of so long life.
For who would bear the whips and scorns of time,
Th' oppressor’s wrong, the proud man’s contumely,
The pangs of despised love, the law’s delay,
The insolence of office, and the spurns
That patient merit of th' unworthy takes,
When he himself might his quietus make
With a bare bodkin? (3.1)
In VN’s play Sobytie (“The Event,” 1938) the famous writer (one of the guests at Antonina Pavlovna’s birthday party) mentions Shakespeare and deliberately garbles Hamlet’s words “that is the question:”
Куприков. Из этого я заключил, что он замышляет недоброе дело, а потому обращаюсь снова к вам, Любовь Ивановна, и к тебе, дорогой Алёша, при свидетелях, с убедительной просьбой принять максимальные предосторожности.
Трощейкин. Да! Но какие, какие?
Писатель. "Зад, -- как сказал бы Шекспир, -- зад из зык вещан". (Репортёру.) А что вы имеете сказать, солнце моё? (Act Two)
Another guest of Antonina Pavlovna, Meshaev the First, gives her roses and quotes the first line (famously quoted by Turgenev in one of his poems in prose) of Myatlev’s poem Kak khoroshi, kak svezhi byli rozy… (“How beautiful, how fresh were the roses…”):
Мешаев. В таком случае ограничусь тем, что поздравляю вас с днём рождения, уважаемая Антонина Павловна. (Вынимает шпаргалку.) "Желаю вам ещё долго-долго развлекать нас вашим прекрасным женским дарованием. Дни проходят, но книги, книги, Антонина Павловна, остаются на полках, и великое дело, которому вы бескорыстно служите, воистину велико и обильно, -- и каждая строка ваша звенит и звенит в наших умах и сердцах вечным рефреном. Как хороши, как свежи были розы!" (Подаёт ей розы.)
Meshaev the First has a twin brother (an occultist who lives in the country and who is late for the birthday party). In Tyutchev's poem Bliznetsy ("The Twins," 1852) the two pairs of twins are Son i Smert' (Sleep and Death) and Samoubiystvo i Lyubov' (Suicide and Love). The characters in VN’s play Izobretenie Val’sa (“The Waltz Invention,” 1938) include Son (in the English version, Trance), the reporter who runs errands for Waltz. In Russian, son means “sleep; dream.” The action in “The Waltz Invention” seems to take place in a dream that Lyubov’ (a character in “The Event,” Antonina Pavlovna’s elder daughter) dreams in the sleep of death after committing suicide on her dead son’s fifth birthday (two days after her mother’s fiftieth birthday). The first part of Salvator Waltz’s pseudonym seems to hint at Salvator Rosa (1615-73), an Italian painter, poet and printmaker.
In VN's story Volshebnik ("The Enchanter," 1939), Lolita's Russian predecessor, the girl sleeping in a hotel bed is compared to a girl painted by a great artist:
Так. Бесценный оригинал: спящая девочка, масло. Её лицо в мягком гнезде тут рассыпанных, там сбившихся кудрей, с бороздками запёкшихся губ, с особенной складочкой век над едва сдавленными ресницами, сквозило рыжеватой розовостью на ближней к свету щеке, флорентийский очерк которой был сам по себе улыбкой.
A priceless original: sleeping girl, oil. Her face in its soft nest of curls, scattered here, wadded together there, with those little fissures on her parched lips, and that special crease in the eyelids over the barely joined lashes, had a russet, roseate tint where the lighted cheek – whose Florentine outline was a smile in itself – showed through.
The artist in Humbert Humbert also views Lolita as a girl in a picture:
And she was mine, she was mine, the key was in my fist, my fist was in my pocket, she was mine. In the course of evocations and schemes to which I had dedicated so many insomnias, I had gradually eliminated all the superfluous blur, and by stacking level upon level of translucent vision, had evolved a final picture. Naked, except for one sock and her charm bracelet, spread-eagled on the bed where my philter had felled her — so I fore-glimpsed her; a velvet hair ribbon was still clutched in her hand; her honey-brown body, with the white negative image of a rudimentary swimsuit patterned against her tan, presented to me its pale breast-buds; in the rosy lamplight, a little pubic floss glistened on its plump hillock. The cold key with its warm wooden addendum was in my pocket. (1.28)
Leaving The Enchanted Hunters, Humbert Humbert has a feeling as he were sitting with the small ghost of somebody he has just killed:
More and more uncomfortable did Humbert feel. It was something quite special, that feeling: an oppressive, hideous constraint as if I were sitting with the small ghost of somebody I had just killed. (1.32)
In “The Event” Lyubov’ tells her husband, the portrait painter Troshcheykin, that he always was a coward and after their son’s death was afraid of the boy’s small ghost:
Любовь. Ты всегда был трусом. Когда мой ребёнок умер, ты боялся его бедной маленькой тени и принимал на ночь валерьянку. Когда тебя хамским образом облаял какой-то брандмайор за портрет, за ошибку в мундире, ты смолчал и переделал. Когда однажды мы шли по Заводской и два каких-то гогочущих хулигана плыли сзади и разбирали меня по статям, ты притворился, что ничего не слышишь, а сам был бледен, как... как телятина. Act Three)
According to Vera (Lyubov’s younger sister), Troshcheykin asked her to write his name with yat’ (in the old Russian alphabet, the letter ѣ canceled by the reform of 1918):
Вера. Мне лично Алёша никогда не импонировал. Но мне казалось, что у тебя будет с ним замечательно интересная жизнь, а ведь мы до сих пор, собственно, не знаем, великий ли он художник или чепуха. "Мой предок, воевода четырнадцатого века, писал Трощейкин через "ять", а посему, дорогая Вера, прошу и вас впредь писать так мою фамилию".
Любовь. Да, вот и выходит, что я вышла замуж за букву "ять". А что теперь будет, я совершенно не знаю... Ну скажи: почему у меня было это бесплатное добавление с Рёвшиным? На что это мне: только лишняя обуза на душе, лишняя пыль в доме. И как это унизительно, что Алёша всё отлично знает, а делает вид, что всё чудно. Боже мой, Верочка, подумай: Лёня сейчас за несколько улиц от нас, я мысленно всё время туда ускакиваю и ничего не вижу. (Act Two)
Lyubov’ replies that she married the letter yat’. The characters in Chekhov’s one-act play Svad’ba (“The Wedding,” 1889) include the telegraphist Yat’. In the Russian version of Lolita (1967) Gumbert Gumbert (Humbert Humbert in Russian spelling) says that Par (Dr. Boyd in the original) is paren’ na yat’ (“quite a boy”):
Меня отнесло в мужскую уборную. Покидавший её посетитель в клерикально-чёрном костюме, с душой, comme on dit, нараспашку, проверяя гульфик (жест, который венский мудрец объясняет желанием посмотреть, всё ли взято), спросил меня, как мне понравилась лекция пастора Пара, и посмотрел с недоумением, когда я (Сигизмунд Второй) сказал, что Пар - парень на ять, после чего я смял в комочек бумажную салфеточку, которой вытирал кончики пальцев - они у меня весьма чувствительные - и, ловко метнув его в приготовленный для этого ресептакль, выплыл в холл.
I drifted to the Men’s Room. There, a person in the clerical black - a “hearty party” comme on dit - checking with the assistance of Vienna, if it was still there, inquired of me how I had liked Dr. Boyd’s talk, and looked puzzled when I (King Sigmund the Second) said Boyd was quite a boy. Upon which, I neatly chucked the tissue paper I had been wiping my sensitive finger tips with into the receptacle provided for it, and sallied lobbyward. (1.28)
At the beginning of “The Event” Troshcheykin admires his almost finished portrait of the jeweler’s son and mentions Shakespeare’s Othello:
Нет, мальчик мне нравится! Волосы хороши: чуть-чуть с чёрной курчавинкой. Есть какая-то связь между драгоценными камнями и негритянской кровью. Шекспир это почувствовал в своём "Отелло". (Act One)
In Shakespeare’s play Othello strangles his wife Desdemona. The action in “The Event” takes place on Antonina Pavlovna’s fiftieth birthday. The name and patronymic of Troshcheykin’s mother-in-law hints at Chekhov. In Chekhov’s story Spat’ khochetsya (“Let Me Sleep,” 1888) the sleepy nurse, a girl of thirteen, strangles the baby crying in his cradle:
Ложное представление овладевает Варькой. Она встаёт с табурета и, широко улыбаясь, не мигая глазами, прохаживается по комнате. Ей приятно и щекотно от мысли, что она сейчас избавится от ребёнка, сковывающего её по рукам и ногам... Убить ребёнка, а потом спать, спать, спать...Смеясь, подмигивая и грозя зелёному пятну пальцами, Варька подкрадывается к колыбели и наклоняется к ребёнку.
Задушив его, она быстро ложится на пол, смеется от радости, что ей можно спать, и через минуту спит уже крепко, как мёртвая...
The hallucination takes possession of Var’ka. She gets up from her stool, and with a broad smile on her face and wide unblinking eyes, she walks up and down the room. She feels pleased and tickled at the thought that she will be rid directly of the baby that binds her hand and foot. . . . Kill the baby and then sleep, sleep, sleep. . . .
Laughing and winking and shaking her fingers at the green patch, Var’ka steals up to the cradle and bends over the baby. When she has strangled him, she quickly lies down on the floor, laughs with delight that she can sleep, and in a minute is sleeping as sound as the dead.
Troshcheykin tells his wife that he almost did not sleep in the night:
Трощейкин. Успокойся, матушка. Довольно! Если я что-нибудь не так говорю, прости и пожалей, а не кусайся. Между прочим, я почти не спал эту ночь.
Любовь. Ложь.
Трощейкин. Я знал, что ты это скажешь!
Любовь. Ложь. Не знал. (Act One)
According to Lyubov’, it is a lie. When Humbert Humbert tells Quilty that Lolita is his daughter, Quilty says “you lie – she’s not:”
“Where the devil did you get her?”
“I beg your pardon?”
“I said: the weather is getting better.”
“Seems so.”
“Who’s the lassie?”
“My daughter.”
“You lie - she’s not.”
“I beg your pardon?”
“I said: July was hot. Where’s her mother?”
“Dead.”
“I see. Sorry. By the way, why don’t you two lunch with me tomorrow. That dreadful crowd will be gone by then.”
“We’ll be gone too. Good night.”
“Sorry. I’m pretty drunk. Good night. That child of yours needs a lot of sleep. Sleep is a rose, as the Persians say. Smoke?”
“Not now.” (1.28)
In “The Event” Barboshin (the private detective whom Troshcheykin hired in order to protect himself from the killer Barbashin) asks Troshcheykin if he has a cigarette:
Барбошин. Узнаю в вас мою молодость. И я был таков -- поэт, студент, мечтатель... Под каштанами Гейдельберга я любил амазонку... Но жизнь меня научила многому. Ладно. Не будем бередить прошлого. (Поет.) "Начнём, пожалуй...". Пойду, значит, ходить под вашими окнами, пока над вами будут витать Амур, Морфей и маленький Бром. Скажите, господин, у вас не найдется папироски?
Трощейкин. Я сам некурящий, но... где-то я видел... Люба, Рёвшин утром забыл тут коробку. Где она? А, вот.
Барбошин. Это скрасит часы моего дозора. Только проводите меня чёрным ходом, через двор. Это корректнее. (Act Three)
In Lolita Humbert Humbert hires a private detective in the hope to find the man who abducted Lolita:
Another attempt at identification was less speedily resolved: through an advertisement in one of Lo’s magazines I dared to get in touch with a private detective, an ex-pugilist, and merely to give him some idea of the method adopted by the fiend, I acquainted him with the kind of names and addresses I had collected. He demanded a goodish deposit and for two years - two years, reader! - that imbecile busied himself with checking those nonsense data. I had long severed all monetary relations with him when he turned up one day with the triumphant information that an eighty-year-old Indian by the name of Bill Brown lived near Dolores, Colo. (2.24)
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,dana.dragunoiu@gmail.com,shvabrin@humnet.ucla.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L
“Sorry. I’m pretty drunk. Good night. That child of yours needs a lot of sleep. Sleep is a rose, as the Persians say. Smoke?” (1.28)
According to Humbert Humbert, “the most penetrating bodkin” with which Trapp (Quilty) hurt him was the anagram-tailed entry in the register of Chestnut Lodge:
But the most penetrating bodkin was the anagram-tailed entry in the register of Chestnut Lodge “Ted Hunter, Cane, NH.” (2.23)
“Ted Hunter, Cane, NH” is an anagram of Enchanted Hunter.
In his famous monologue in Shakespeare’s play Hamlet mentions “a bare bodkin:”
To be, or not to be? That is the question—
Whether ’tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or to take arms against a sea of troubles,
And, by opposing, end them? To die, to sleep—
No more—and by a sleep to say we end
The heartache and the thousand natural shocks
That flesh is heir to—’tis a consummation
Devoutly to be wished! To die, to sleep.
To sleep, perchance to dream—ay, there’s the rub,
For in that sleep of death what dreams may come
When we have shuffled off this mortal coil,
Must give us pause. There’s the respect
That makes calamity of so long life.
For who would bear the whips and scorns of time,
Th' oppressor’s wrong, the proud man’s contumely,
The pangs of despised love, the law’s delay,
The insolence of office, and the spurns
That patient merit of th' unworthy takes,
When he himself might his quietus make
With a bare bodkin? (3.1)
In VN’s play Sobytie (“The Event,” 1938) the famous writer (one of the guests at Antonina Pavlovna’s birthday party) mentions Shakespeare and deliberately garbles Hamlet’s words “that is the question:”
Куприков. Из этого я заключил, что он замышляет недоброе дело, а потому обращаюсь снова к вам, Любовь Ивановна, и к тебе, дорогой Алёша, при свидетелях, с убедительной просьбой принять максимальные предосторожности.
Трощейкин. Да! Но какие, какие?
Писатель. "Зад, -- как сказал бы Шекспир, -- зад из зык вещан". (Репортёру.) А что вы имеете сказать, солнце моё? (Act Two)
Another guest of Antonina Pavlovna, Meshaev the First, gives her roses and quotes the first line (famously quoted by Turgenev in one of his poems in prose) of Myatlev’s poem Kak khoroshi, kak svezhi byli rozy… (“How beautiful, how fresh were the roses…”):
Мешаев. В таком случае ограничусь тем, что поздравляю вас с днём рождения, уважаемая Антонина Павловна. (Вынимает шпаргалку.) "Желаю вам ещё долго-долго развлекать нас вашим прекрасным женским дарованием. Дни проходят, но книги, книги, Антонина Павловна, остаются на полках, и великое дело, которому вы бескорыстно служите, воистину велико и обильно, -- и каждая строка ваша звенит и звенит в наших умах и сердцах вечным рефреном. Как хороши, как свежи были розы!" (Подаёт ей розы.)
Meshaev the First has a twin brother (an occultist who lives in the country and who is late for the birthday party). In Tyutchev's poem Bliznetsy ("The Twins," 1852) the two pairs of twins are Son i Smert' (Sleep and Death) and Samoubiystvo i Lyubov' (Suicide and Love). The characters in VN’s play Izobretenie Val’sa (“The Waltz Invention,” 1938) include Son (in the English version, Trance), the reporter who runs errands for Waltz. In Russian, son means “sleep; dream.” The action in “The Waltz Invention” seems to take place in a dream that Lyubov’ (a character in “The Event,” Antonina Pavlovna’s elder daughter) dreams in the sleep of death after committing suicide on her dead son’s fifth birthday (two days after her mother’s fiftieth birthday). The first part of Salvator Waltz’s pseudonym seems to hint at Salvator Rosa (1615-73), an Italian painter, poet and printmaker.
In VN's story Volshebnik ("The Enchanter," 1939), Lolita's Russian predecessor, the girl sleeping in a hotel bed is compared to a girl painted by a great artist:
Так. Бесценный оригинал: спящая девочка, масло. Её лицо в мягком гнезде тут рассыпанных, там сбившихся кудрей, с бороздками запёкшихся губ, с особенной складочкой век над едва сдавленными ресницами, сквозило рыжеватой розовостью на ближней к свету щеке, флорентийский очерк которой был сам по себе улыбкой.
A priceless original: sleeping girl, oil. Her face in its soft nest of curls, scattered here, wadded together there, with those little fissures on her parched lips, and that special crease in the eyelids over the barely joined lashes, had a russet, roseate tint where the lighted cheek – whose Florentine outline was a smile in itself – showed through.
The artist in Humbert Humbert also views Lolita as a girl in a picture:
And she was mine, she was mine, the key was in my fist, my fist was in my pocket, she was mine. In the course of evocations and schemes to which I had dedicated so many insomnias, I had gradually eliminated all the superfluous blur, and by stacking level upon level of translucent vision, had evolved a final picture. Naked, except for one sock and her charm bracelet, spread-eagled on the bed where my philter had felled her — so I fore-glimpsed her; a velvet hair ribbon was still clutched in her hand; her honey-brown body, with the white negative image of a rudimentary swimsuit patterned against her tan, presented to me its pale breast-buds; in the rosy lamplight, a little pubic floss glistened on its plump hillock. The cold key with its warm wooden addendum was in my pocket. (1.28)
Leaving The Enchanted Hunters, Humbert Humbert has a feeling as he were sitting with the small ghost of somebody he has just killed:
More and more uncomfortable did Humbert feel. It was something quite special, that feeling: an oppressive, hideous constraint as if I were sitting with the small ghost of somebody I had just killed. (1.32)
In “The Event” Lyubov’ tells her husband, the portrait painter Troshcheykin, that he always was a coward and after their son’s death was afraid of the boy’s small ghost:
Любовь. Ты всегда был трусом. Когда мой ребёнок умер, ты боялся его бедной маленькой тени и принимал на ночь валерьянку. Когда тебя хамским образом облаял какой-то брандмайор за портрет, за ошибку в мундире, ты смолчал и переделал. Когда однажды мы шли по Заводской и два каких-то гогочущих хулигана плыли сзади и разбирали меня по статям, ты притворился, что ничего не слышишь, а сам был бледен, как... как телятина. Act Three)
According to Vera (Lyubov’s younger sister), Troshcheykin asked her to write his name with yat’ (in the old Russian alphabet, the letter ѣ canceled by the reform of 1918):
Вера. Мне лично Алёша никогда не импонировал. Но мне казалось, что у тебя будет с ним замечательно интересная жизнь, а ведь мы до сих пор, собственно, не знаем, великий ли он художник или чепуха. "Мой предок, воевода четырнадцатого века, писал Трощейкин через "ять", а посему, дорогая Вера, прошу и вас впредь писать так мою фамилию".
Любовь. Да, вот и выходит, что я вышла замуж за букву "ять". А что теперь будет, я совершенно не знаю... Ну скажи: почему у меня было это бесплатное добавление с Рёвшиным? На что это мне: только лишняя обуза на душе, лишняя пыль в доме. И как это унизительно, что Алёша всё отлично знает, а делает вид, что всё чудно. Боже мой, Верочка, подумай: Лёня сейчас за несколько улиц от нас, я мысленно всё время туда ускакиваю и ничего не вижу. (Act Two)
Lyubov’ replies that she married the letter yat’. The characters in Chekhov’s one-act play Svad’ba (“The Wedding,” 1889) include the telegraphist Yat’. In the Russian version of Lolita (1967) Gumbert Gumbert (Humbert Humbert in Russian spelling) says that Par (Dr. Boyd in the original) is paren’ na yat’ (“quite a boy”):
Меня отнесло в мужскую уборную. Покидавший её посетитель в клерикально-чёрном костюме, с душой, comme on dit, нараспашку, проверяя гульфик (жест, который венский мудрец объясняет желанием посмотреть, всё ли взято), спросил меня, как мне понравилась лекция пастора Пара, и посмотрел с недоумением, когда я (Сигизмунд Второй) сказал, что Пар - парень на ять, после чего я смял в комочек бумажную салфеточку, которой вытирал кончики пальцев - они у меня весьма чувствительные - и, ловко метнув его в приготовленный для этого ресептакль, выплыл в холл.
I drifted to the Men’s Room. There, a person in the clerical black - a “hearty party” comme on dit - checking with the assistance of Vienna, if it was still there, inquired of me how I had liked Dr. Boyd’s talk, and looked puzzled when I (King Sigmund the Second) said Boyd was quite a boy. Upon which, I neatly chucked the tissue paper I had been wiping my sensitive finger tips with into the receptacle provided for it, and sallied lobbyward. (1.28)
At the beginning of “The Event” Troshcheykin admires his almost finished portrait of the jeweler’s son and mentions Shakespeare’s Othello:
Нет, мальчик мне нравится! Волосы хороши: чуть-чуть с чёрной курчавинкой. Есть какая-то связь между драгоценными камнями и негритянской кровью. Шекспир это почувствовал в своём "Отелло". (Act One)
In Shakespeare’s play Othello strangles his wife Desdemona. The action in “The Event” takes place on Antonina Pavlovna’s fiftieth birthday. The name and patronymic of Troshcheykin’s mother-in-law hints at Chekhov. In Chekhov’s story Spat’ khochetsya (“Let Me Sleep,” 1888) the sleepy nurse, a girl of thirteen, strangles the baby crying in his cradle:
Ложное представление овладевает Варькой. Она встаёт с табурета и, широко улыбаясь, не мигая глазами, прохаживается по комнате. Ей приятно и щекотно от мысли, что она сейчас избавится от ребёнка, сковывающего её по рукам и ногам... Убить ребёнка, а потом спать, спать, спать...Смеясь, подмигивая и грозя зелёному пятну пальцами, Варька подкрадывается к колыбели и наклоняется к ребёнку.
Задушив его, она быстро ложится на пол, смеется от радости, что ей можно спать, и через минуту спит уже крепко, как мёртвая...
The hallucination takes possession of Var’ka. She gets up from her stool, and with a broad smile on her face and wide unblinking eyes, she walks up and down the room. She feels pleased and tickled at the thought that she will be rid directly of the baby that binds her hand and foot. . . . Kill the baby and then sleep, sleep, sleep. . . .
Laughing and winking and shaking her fingers at the green patch, Var’ka steals up to the cradle and bends over the baby. When she has strangled him, she quickly lies down on the floor, laughs with delight that she can sleep, and in a minute is sleeping as sound as the dead.
Troshcheykin tells his wife that he almost did not sleep in the night:
Трощейкин. Успокойся, матушка. Довольно! Если я что-нибудь не так говорю, прости и пожалей, а не кусайся. Между прочим, я почти не спал эту ночь.
Любовь. Ложь.
Трощейкин. Я знал, что ты это скажешь!
Любовь. Ложь. Не знал. (Act One)
According to Lyubov’, it is a lie. When Humbert Humbert tells Quilty that Lolita is his daughter, Quilty says “you lie – she’s not:”
“Where the devil did you get her?”
“I beg your pardon?”
“I said: the weather is getting better.”
“Seems so.”
“Who’s the lassie?”
“My daughter.”
“You lie - she’s not.”
“I beg your pardon?”
“I said: July was hot. Where’s her mother?”
“Dead.”
“I see. Sorry. By the way, why don’t you two lunch with me tomorrow. That dreadful crowd will be gone by then.”
“We’ll be gone too. Good night.”
“Sorry. I’m pretty drunk. Good night. That child of yours needs a lot of sleep. Sleep is a rose, as the Persians say. Smoke?”
“Not now.” (1.28)
In “The Event” Barboshin (the private detective whom Troshcheykin hired in order to protect himself from the killer Barbashin) asks Troshcheykin if he has a cigarette:
Барбошин. Узнаю в вас мою молодость. И я был таков -- поэт, студент, мечтатель... Под каштанами Гейдельберга я любил амазонку... Но жизнь меня научила многому. Ладно. Не будем бередить прошлого. (Поет.) "Начнём, пожалуй...". Пойду, значит, ходить под вашими окнами, пока над вами будут витать Амур, Морфей и маленький Бром. Скажите, господин, у вас не найдется папироски?
Трощейкин. Я сам некурящий, но... где-то я видел... Люба, Рёвшин утром забыл тут коробку. Где она? А, вот.
Барбошин. Это скрасит часы моего дозора. Только проводите меня чёрным ходом, через двор. Это корректнее. (Act Three)
In Lolita Humbert Humbert hires a private detective in the hope to find the man who abducted Lolita:
Another attempt at identification was less speedily resolved: through an advertisement in one of Lo’s magazines I dared to get in touch with a private detective, an ex-pugilist, and merely to give him some idea of the method adopted by the fiend, I acquainted him with the kind of names and addresses I had collected. He demanded a goodish deposit and for two years - two years, reader! - that imbecile busied himself with checking those nonsense data. I had long severed all monetary relations with him when he turned up one day with the triumphant information that an eighty-year-old Indian by the name of Bill Brown lived near Dolores, Colo. (2.24)
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,dana.dragunoiu@gmail.com,shvabrin@humnet.ucla.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L