Subject
Alexis Pan & his wife Larissa in TRLSK; Lute in Ada
From
Date
Body
In my previous post (“good bread & The Farce of Mr Goodman in TRLSK”) I forgot to say that V. and Mme Lecerf (both of whom are Russian) converse in French and the phrase used by Mme Lecerf is elle est bonne comme le bon pain (she's good as good bread). Pain (Fr., bread) brings to mind Alexis Pan, the futurist poet whom in the summer of 1917 Sebastian accompanied in a journey to the East. As I pointed out before, Pen pan (“Master of Foams,” 1915) is a poem by Khlebnikov, the futurist poet who has khleb (bread) in his name (panis is Latin for “bread”). As to Pan’s wife Larissa, her name brings to mind Larisa Reisner, Gumilyov’s mistress who married Fyodor Raskolnikov (a Bolshevik who commanded Red fleets on the Caspian and the Baltic during the Russian Civil War). In his memoir essay Belyi koridor (“The White Corridor,” 1937) Khodasevich mentions Comrade Raskolnikov and compares Lyutik (the Kamenevs’ son whom Raskolnikov took with him to the Volga and who wore a sailor’s suit) to poor Prince Alexey:
- А какой самостоятельный - вы и представить себе не можете! В прошлом году пристал, чтобы мы его отпустили на Волгу с товарищем Раскольниковым. Мы не хотели пускать - опасно всё-таки, - но он настоял на своём. Я потом говорю товарищу Раскольникову: "Он, наверное, вам мешал? И не рады были, что взяли?" А товарищ Раскольников отвечает: "Что вы! Да он у вас молодчина! Приехали мы с ним в Нижний. Там всякого народу ждет меня по делам - видимо-невидимо. А он взял револьвер, стал у моих дверей - никого не пустил!" Вернулся наш Лютик совсем другим: возмужал, окреп, вырос... Товарищ Раскольников тогда командовал флотом. И представьте - он нашего Лютика там на Волге одел по-матросски: матросская куртка, матросская шапочка, фуфайка такая, знаете, полосатая. Даже башмаки - как матросы носят. Ну - настоящий маленький матросик!
Слушать её мне противно и жутковато. Ведь так же точно, таким же матросиком, недавно бегал ещё один мальчик, сыну её примерно ровесник: наследник, убитый большевиками: ребёнок, которого кровь на руках вот у этих счастливых родителей!
А Ольга Давыдовна не унимается:
- Мне даже вспомнилось: ведь и раньше, бывало, детей одевали в солдатскую форму или в матросскую...
Вдруг она умолкает, пристально и как бы с удивлением глядит на меня, и я чувствую, что моя мысль ей передалась. Но она надеется, что это ещё только её мысль, что я не вспомнил ещё о наследнике. Она хочет что-нибудь поскорее прибавить, чтобы не дать мне времени о нём вспомнить, - и топит себя ещё глубже:
- То есть я хочу сказать, - бормочет она, - что, может быть, нашему Лютику в самом деле суждено стать моряком. Ведь вот и раньше бывало, что с детства записывали во флот...
Я смотрю на неё. Я вижу, что она знает мои мысли и знает, что я знаю все её мысли. Она хочет как-нибудь оборвать разговор, но ей дьявольски не везёт, от волнения она начинает выбалтывать как раз то самое, что хотела бы скрыть, и в полном замешательстве она срывается окончательно:
- Только бы он был жив и здоров!
Я нарочно молчу, чтобы заставить её глубже почувствовать происшедшее.
During his visit to Pahl Pahlich Rechnoy (Mme Lecerf’s former husband) V. notices the portrait of the Imperial Family:
While they were arguing over the position, with White trying to take his move back, I looked round the room. I noted the portrait of what had been in the past an Imperial Family. And the moustache of a famous general, moscowed a few years ago. I noted, too, the bulging springs of the bug-brown couch, which served, I felt, as a triple bed – for husband and wife and child. For a minute, the object of my coming seemed to be madly absurd. Somehow, too, I remembered Chichikov's round of weird visits in Gogol's Dead Souls. The little boy was drawing a motor car for me. (chapter 15)
In “The White Corridor” Khodasevich describes his conversation with Olga Kamenev and compares it to Chichikov’s dialogue with Manilov (one of the landowners in Dead Souls):
Вдруг - отвратительно, безобразно, постыдно, без всякого перехода, без паузы, как привычный следователь, который хочет поймать свидетеля, Ольга Каменева ошарашивает меня вопросом:
- А как по-вашему, Балтрушайтис искренне сочувствует советской власти?
Этот шпионский вопрос вдвойне мерзок потому, что Балтрушайтис, как всем известно, личный знакомый Каменевых. Он бывает у них запросто, а меж тем Ольга Давыдовна шпионит о нём окольными путями. И этот вопрос ещё вчетверо, вдесятеро, в тысячу раз мерзок тем, когда и как задан. Оказывается, она говорила о больном сыне - для того только, чтобы неожиданней подцепить меня. Конечно, это уж очень нехитрый приём, пригодный разве только для уловления уж очень простых и неподготовленных людей. И конечно - Ольга Давыдовна знает, что вряд ли я на него попадусь. Тем не менее вслед за вопросом о благонадежности Балтрушайтиса она спрашивает о Бальмонте, о Брюсове, о целом ряде писателей. При этом, то щурясь, то поднимая к глазам лорнетку, она изо всех сил глядит мне в лицо. Ни оборвать, ни замять этот разговор нельзя, потому что это для неё будет значить, что тема о любви писателей к советской власти кажется мне рискованной. И вот я поддерживаю этот разговор как ни в чём не бывало, и мы беседуем, перебирая знакомых одного за другим, и выходит по моим сведениям, что всё это люди с точки зрения преданности советской власти отменнейшие. Похоже на разговор Чичикова с Маниловым. Вся трудность для меня заключается в том, что о каждом человеке надо сказать по-разному, но ни в коем случае нельзя допустить, чтобы кто-нибудь показался Ольге Давыдовне менее благонадежным, чем другие.
Re numbers: about 1830 Gogol signed the chapter of a historical novel (never completed) “0000.” According to VN, this quadruplet of zeros is said to be founded on the fact of there being four “o”’s in Nikolay Gogol-Yanovski.
According to V., Sebastian’s journey to the East in the company of Alexis Pan and his wife ended in Simbirsk:
The journey to the East ended in Simbirsk with Alexis dead-drunk and penniless in a filthy inn and Larissa and her tantrums locked up at the police-station for having slapped the face of some meddlesome official who had disapproved of her husband's noisy genius. Sebastian came home as nonchalantly as he had left. (chapter 3)
Lenin’s (and Kerenski’s) home city, Simbirsk was founded in 1648, during the reign of the tsar Aleksey Mikhaylovich, and renamed Ul’yanovsk (Ul’yanov being Lenin’s real name) in 1924. (I suggest that it be renamed Kerensk, or Karamzin – or even better – Oblomov.) As to Lyutik Kamenev (or Alexander Rosenfeld, the Kamenevs’s son who was born in 1906 in St. Petersburg and executed in 1937 in Leningrad), his nickname is a homonym of lyutik (Russian for “buttercup,” a flower mentioned in Ada, 1.10) and brings to mind Lute, as Paris is also known on Antiterra (aka Demonia, Earth’s twin planet on which Ada is set). As I pointed out before, Alexis Avenue in Manhattan (or simply Man, the Antiterran name of New York) seems to hint at Alexis Pan. VN wrote TRLSK in Paris.
Re numbers: in his poem Slovo (‘The Word,’ 1919) Gumilyov mentions chisla (numbers), dobro (good) and zlo (evil):
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передаёт.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это - Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мёртвые слова.
In olden days, when above the new world
God inclined his face, then
The sun was halted with a word,
A word could destroy citites.
And the eagle would not flap its wings,
The terrified stars would cling to the moon,
If, like a pink flame,
The word floated in the heavens.
And for lowly life there were numbers,
Like domestic, yoked cattle,
Because an intelligent number expresses
Every shade of meaning.
The graying Patriarch, who bent
Good and evil to his will,
Dared not make use of sound, but drew
A number in the sand with his cane.
But we have forgotten the word alone
Is numinous among earthly struggles,
And in the Gospel According to John
It is said that the word is God.
We have chosen to limit it
To the meager limits of nature,
And, like bees in a deserted hive,
Dead words smell bad.
In 1930 G. Ivanov’s offensive article on Sirin’s novels and stories appeared in the first issue of the Paris émigré review Chisla (“Numbers”). A friend and pupil of Gumilyov, G. Ivanov is the author of Akrostikh Larisse Reisner (“The Acrostic to Larissa Reisner”).
Btw., prostoy khleb dobrykh sovetov (a phrase used by the Minister of War in “The Waltz Invention” and quoted by me in my previous post) should be “the plain bread of good advices.”
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,dana.dragunoiu@gmail.com,shvabrin@humnet.ucla.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L
- А какой самостоятельный - вы и представить себе не можете! В прошлом году пристал, чтобы мы его отпустили на Волгу с товарищем Раскольниковым. Мы не хотели пускать - опасно всё-таки, - но он настоял на своём. Я потом говорю товарищу Раскольникову: "Он, наверное, вам мешал? И не рады были, что взяли?" А товарищ Раскольников отвечает: "Что вы! Да он у вас молодчина! Приехали мы с ним в Нижний. Там всякого народу ждет меня по делам - видимо-невидимо. А он взял револьвер, стал у моих дверей - никого не пустил!" Вернулся наш Лютик совсем другим: возмужал, окреп, вырос... Товарищ Раскольников тогда командовал флотом. И представьте - он нашего Лютика там на Волге одел по-матросски: матросская куртка, матросская шапочка, фуфайка такая, знаете, полосатая. Даже башмаки - как матросы носят. Ну - настоящий маленький матросик!
Слушать её мне противно и жутковато. Ведь так же точно, таким же матросиком, недавно бегал ещё один мальчик, сыну её примерно ровесник: наследник, убитый большевиками: ребёнок, которого кровь на руках вот у этих счастливых родителей!
А Ольга Давыдовна не унимается:
- Мне даже вспомнилось: ведь и раньше, бывало, детей одевали в солдатскую форму или в матросскую...
Вдруг она умолкает, пристально и как бы с удивлением глядит на меня, и я чувствую, что моя мысль ей передалась. Но она надеется, что это ещё только её мысль, что я не вспомнил ещё о наследнике. Она хочет что-нибудь поскорее прибавить, чтобы не дать мне времени о нём вспомнить, - и топит себя ещё глубже:
- То есть я хочу сказать, - бормочет она, - что, может быть, нашему Лютику в самом деле суждено стать моряком. Ведь вот и раньше бывало, что с детства записывали во флот...
Я смотрю на неё. Я вижу, что она знает мои мысли и знает, что я знаю все её мысли. Она хочет как-нибудь оборвать разговор, но ей дьявольски не везёт, от волнения она начинает выбалтывать как раз то самое, что хотела бы скрыть, и в полном замешательстве она срывается окончательно:
- Только бы он был жив и здоров!
Я нарочно молчу, чтобы заставить её глубже почувствовать происшедшее.
During his visit to Pahl Pahlich Rechnoy (Mme Lecerf’s former husband) V. notices the portrait of the Imperial Family:
While they were arguing over the position, with White trying to take his move back, I looked round the room. I noted the portrait of what had been in the past an Imperial Family. And the moustache of a famous general, moscowed a few years ago. I noted, too, the bulging springs of the bug-brown couch, which served, I felt, as a triple bed – for husband and wife and child. For a minute, the object of my coming seemed to be madly absurd. Somehow, too, I remembered Chichikov's round of weird visits in Gogol's Dead Souls. The little boy was drawing a motor car for me. (chapter 15)
In “The White Corridor” Khodasevich describes his conversation with Olga Kamenev and compares it to Chichikov’s dialogue with Manilov (one of the landowners in Dead Souls):
Вдруг - отвратительно, безобразно, постыдно, без всякого перехода, без паузы, как привычный следователь, который хочет поймать свидетеля, Ольга Каменева ошарашивает меня вопросом:
- А как по-вашему, Балтрушайтис искренне сочувствует советской власти?
Этот шпионский вопрос вдвойне мерзок потому, что Балтрушайтис, как всем известно, личный знакомый Каменевых. Он бывает у них запросто, а меж тем Ольга Давыдовна шпионит о нём окольными путями. И этот вопрос ещё вчетверо, вдесятеро, в тысячу раз мерзок тем, когда и как задан. Оказывается, она говорила о больном сыне - для того только, чтобы неожиданней подцепить меня. Конечно, это уж очень нехитрый приём, пригодный разве только для уловления уж очень простых и неподготовленных людей. И конечно - Ольга Давыдовна знает, что вряд ли я на него попадусь. Тем не менее вслед за вопросом о благонадежности Балтрушайтиса она спрашивает о Бальмонте, о Брюсове, о целом ряде писателей. При этом, то щурясь, то поднимая к глазам лорнетку, она изо всех сил глядит мне в лицо. Ни оборвать, ни замять этот разговор нельзя, потому что это для неё будет значить, что тема о любви писателей к советской власти кажется мне рискованной. И вот я поддерживаю этот разговор как ни в чём не бывало, и мы беседуем, перебирая знакомых одного за другим, и выходит по моим сведениям, что всё это люди с точки зрения преданности советской власти отменнейшие. Похоже на разговор Чичикова с Маниловым. Вся трудность для меня заключается в том, что о каждом человеке надо сказать по-разному, но ни в коем случае нельзя допустить, чтобы кто-нибудь показался Ольге Давыдовне менее благонадежным, чем другие.
Re numbers: about 1830 Gogol signed the chapter of a historical novel (never completed) “0000.” According to VN, this quadruplet of zeros is said to be founded on the fact of there being four “o”’s in Nikolay Gogol-Yanovski.
According to V., Sebastian’s journey to the East in the company of Alexis Pan and his wife ended in Simbirsk:
The journey to the East ended in Simbirsk with Alexis dead-drunk and penniless in a filthy inn and Larissa and her tantrums locked up at the police-station for having slapped the face of some meddlesome official who had disapproved of her husband's noisy genius. Sebastian came home as nonchalantly as he had left. (chapter 3)
Lenin’s (and Kerenski’s) home city, Simbirsk was founded in 1648, during the reign of the tsar Aleksey Mikhaylovich, and renamed Ul’yanovsk (Ul’yanov being Lenin’s real name) in 1924. (I suggest that it be renamed Kerensk, or Karamzin – or even better – Oblomov.) As to Lyutik Kamenev (or Alexander Rosenfeld, the Kamenevs’s son who was born in 1906 in St. Petersburg and executed in 1937 in Leningrad), his nickname is a homonym of lyutik (Russian for “buttercup,” a flower mentioned in Ada, 1.10) and brings to mind Lute, as Paris is also known on Antiterra (aka Demonia, Earth’s twin planet on which Ada is set). As I pointed out before, Alexis Avenue in Manhattan (or simply Man, the Antiterran name of New York) seems to hint at Alexis Pan. VN wrote TRLSK in Paris.
Re numbers: in his poem Slovo (‘The Word,’ 1919) Gumilyov mentions chisla (numbers), dobro (good) and zlo (evil):
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передаёт.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это - Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мёртвые слова.
In olden days, when above the new world
God inclined his face, then
The sun was halted with a word,
A word could destroy citites.
And the eagle would not flap its wings,
The terrified stars would cling to the moon,
If, like a pink flame,
The word floated in the heavens.
And for lowly life there were numbers,
Like domestic, yoked cattle,
Because an intelligent number expresses
Every shade of meaning.
The graying Patriarch, who bent
Good and evil to his will,
Dared not make use of sound, but drew
A number in the sand with his cane.
But we have forgotten the word alone
Is numinous among earthly struggles,
And in the Gospel According to John
It is said that the word is God.
We have chosen to limit it
To the meager limits of nature,
And, like bees in a deserted hive,
Dead words smell bad.
In 1930 G. Ivanov’s offensive article on Sirin’s novels and stories appeared in the first issue of the Paris émigré review Chisla (“Numbers”). A friend and pupil of Gumilyov, G. Ivanov is the author of Akrostikh Larisse Reisner (“The Acrostic to Larissa Reisner”).
Btw., prostoy khleb dobrykh sovetov (a phrase used by the Minister of War in “The Waltz Invention” and quoted by me in my previous post) should be “the plain bread of good advices.”
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,dana.dragunoiu@gmail.com,shvabrin@humnet.ucla.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L